Читать «Да здравствует мир без меня! Стихи и переводы» онлайн - страница 21
Виктор Леонидович Топоров
Третий завел сына.
Четвертый завел дочь.
Пятый завел овчину
и в ней коротал ночь.
Над ними не грех посмеяться
и не поплакать грех.
Никто не сумел подняться.
Пасть – ни один из всех.
Не кровоточили раны,
замазанные тоской.
Не было Гефсимана.
Дьявол махнул рукой.
Они легко умирали —
за миллион минут.
Не знали, что их распяли,
а думали – просто пнут.
Не знали, что их восстание
случилось и сорвалось,
повешенное заранее
за миллион волос.
На смерть В. В. Набокова
1
Меня не любят вещи и животные
и редко любят люди. И они
умны. И если есть, и если любит
меня Господь – то лишь из-за своей
известной безотказности. Как девка,
которая не хочет пропустить
ни одного из принципа… А может,
такие девки – лучшие? Бог – добр?..
2
Что красота и ненависть совместны,
до вас не знали. Что любить не значит
прощать. Что лучше изменить родному
языцу, чем себе. Один Персей,
зеркальный щит подставивший Горгоне,
вам равен. Где ваш меч? Держите мяч!
3
Набоков умер. Это ль не прискорбней
локальной термоядерной войны?
А впрочем, и Набокова не жалко.
Душные вечера
Она – не то, чтобы с югов,
Но из такого леспромхоза,
Что аж обуглилась, стервоза, —
Питает пылкую любовь
К нему – белесому, как лунь,
Кандальнику пивного бара,
Который, одурев от жара,
Ей не «давай» твердит, а – «сдунь».
Они в объятии слились
На раскаленном тротуаре,
Но от таких прелиминарии
Неудержимо тянет ввысь —
В подъезд, а там и на чердак. —
Им вслед уставился негроид. —
А что на свете жить не стоит,
Мы знаем четверо и так.
«На девятый день…»
На девятый день
соберутся вновь —
у кого вино,
у кого любовь,
у кого тоска,
у кого мигрень.
Соберутся вновь
на девятый день.
А за восемь дней,
как за восемь лет,
кто-то станет сед,
кто-то станет слеп,
и растает след,
став еще длинней, —
не за восемь лет,
а за восемь дней.
Эти восемь дней
меж землей и тьмой
мается душа,
просится домой,
но ни дома нет,
ни дороги нет.
Эти восемь дней
словно восемь лет…
Банановая республика
Не трогайте банановой республики,
В которой ни единого банана.
Не трогайте невинности, распутники,
Вонючими ручищами Онана.
Не трогайте банановой колонии,
В которой нынче все республиканцы.
Не трогайте руками, уголовники,
Мы знаем ваши игры, танцы-шманцы.
Мы знаем ваши честные намеренья,
Мы знаем ваши полные карманы.
Не трогайте руками, злые мерины,
Мы знаем ваши сочные бананы.
Не трогайте, пускай она побесится,
Пускай она нетронутой побудет.
Ну, месяц потерпите. Ну, полмесяца.
Вас не убудет, хоть и не прибудет.
«О чем под Новый Год, неандерталец…»
О чем под Новый Год, неандерталец,
подумаем, сося нечистый палец?
О нашей эре? О донашей эре?
О ношеной, но как бы новой шкуре?
О хорошо сколоченной пещере?
О крепко заболоченной лазури?
О непривычно выносимой стуже?
О неприлично небольшой потере?
Снаружи лужи, а могло быть хуже.
И воют звери, а могли б – не звери.
О яловых лаптях? Еловых лапах?
О щелкающих жиром эскалопах?
Они всегда сбегаются на запах.
Они всегда кидаются на тропах.
Они всегда бесчинствуют на трупах.
Поэтому и пир наш будет робок.
Поэтому и дым схороним в трубах.
Поэтому уменьшимся в масштабах —
так, чтоб в пещере собственного мозга
