Читать «Гроза над Шелонью» онлайн - страница 188

Дед Ипатыч вздыхал.

— Ох, и довелось бедным, — сказал он Мише Харченко, показывая глазами на женщин.

Миша вздрогнул, сердце его сжалось.

К занесенной снегом тумбочке в полусндячем положении был прислонен труп, зашитый в простыню. Укрытая холстом невидимая голова склонилась на грудь. Горькое страдание сквозило во всей застывшей позе.

Партизаны сняли шапки, молча переглянулись. По тротуару, шатаясь, шла женщина. Исхудалая — скелет, обтянутый иссохшей желтой кожей, — она шла вперед. Глаза ее сверкали голодным блеском.

Ипатыч не утерпел, сунул руку за пазуху и вытащил нагретую краюху. Он предложил женщине хлеб. Она встрепенулась, что-то похожее на улыбку мелькнуло в ее страшной гримасе. Она жадно рванулась к хлебу, но сейчас же опустила руки.

— Бери, не сумлевайся, — сказал Ипатыч и взял ее за исхудалую руку.

У женщины па глазах сверкнули слезы.

— Ведь вы — на фронт... Там нужнее, — с тяжелой одышкой сказала она. Руки ее чуть-чуть дрожали. Словно сердясь, она нахмурилась.

— Идите, идите! прошептала она запекшимися губами, а сама стояла, как очарованная, не в силах оторвать взгляда от пахучей краюхи.

— Вот что! — гаркнул на нее Ипатыч: — Ты, тетка, нс чурайся. Мы, слава те господи, сыты! Бери и все тут! — он сунул ей краюху и отошел.

— Молодец, старик, — шепнул деду Миша Харченко.

— А ты не хвали. Видишь! — показал Ипатыч па белый силуэт у тумбочки.

Оба они невольно перевели взгляд на женщину. Она отщипнула крошку и вложила в рот. Краюху ме. дленшо, и раздумьи, вялыми, словно сонными!, движениями завернула в тряпицу и упрятала под пальто.

Ипатыч дернул ус. Засопел. Он понял, для кого прячет о<иа хлеб. Жалость охватила его.

— Эх ты, горе какое! Гляди, Миша, как плохо мы лупцевали немца. Кабы добро били, не быть бы ему близко к такому месту, к такому... такому...

' Он не окончил фразы, махнул рукой, — огорчение взволновало его.

Они шли и с любопытством (разглядывали улицу, дома, прохожих, каждый предмет. Не праздное любопытство это было и не погоня за ощущениями, по-хозяйски они осматривали всё, и великое горе все больше и больше давило их плечи. Как погорельцы на пожарище, пожравшем плоды их тяжелых упорных трудов, самое дорогое — очаг, семью, — они брели по городу, опаленному огнем снарядов, голодом и смертью. Глаза партизан потемнели от гнева.

Безмолвными темными громадами стояли обледенелые дома. Ветер шарил в разбитых окнах, скрипел железом исковерканных кровель.

В тихом голубом небе то и дело вспыхивали я курчавились разрывы снарядов.

И чем дальше шли посланцы, тем все ближе и непосредственнее война открывала лицо свое: руины, опустошенные молчаливые кварталы проспекта Огородникова, Нарвской заставы, как призрак вставали на их пути.