Читать «Граф М.Т. Лорис-Меликов и его современники» онлайн - страница 92

Лорис-Меликов об этом главном последствии реформы, обусловившем обеднение и разорение деревни, свое представление имел. Он не случайно называет неотложной мерой помощь крестьянским переселениям, необходимость которых была вызвана земельным голодом. Характерна сама его оговорка при этом: содействие переселениям касается «малоземельных губерний». Таких губерний в империи не было, Лорис-Меликов имел в виду губернии Европейской части, где рост населения не соответствовал условиям землепользования, приводя к аграрному перенаселению.

Но даже такая, на первый взгляд, непоследовательная постановка крестьянского вопроса в докладе диктатора, состоящая в признании лишь отдельных частных проблем пореформенной деревни, отличает его позицию от консервативной, характерной для «Московских ведомостей». Идеолог самодержавия Катков называл крестьянский вопрос надуманным и книжным, результатом досужих толков «известной части нашей печати», утверждая, что такого вопроса нет, поскольку он «раз и навсегда решен Положением 19 февраля»^{335. Судя по апрельскому докладу диктатора, он так не считал, указывая на неподвижность в улучшении «слабых сторон» крестьянского дела как тормоз в его развитии. Но Лорис-Меликов явно недооценивал грозный крестьянский вопрос, откладывая его решение, неспешно занимаясь частными проблемами деревни, оставив в стороне проблему земли.}

* * *

Вознесенный на вершину власти, Лорис-Меликов в высших ее сферах поначалу ощущал себя в определенной мере чужаком. Армянин не высокородного происхождения, он не имел здесь тех давних, по наследству переходящих связей, без которых в «верхах» любые действия затруднительны. Сам, трудом и способностями делавший свою карьеру, он в глазах высокопоставленных чиновников, как правило выходцев из аристократических или достаточно близких двору семей, воспринимался выскочкой, неким «временщйком», понадобившимся монарху в трудный час и могущим быть отставленным в любую минуту из-за какой-нибудь оплошности. И многие от него этой оплошности злорадно ожидали. На собственном примере Михаил Тариелович убеждается, как непрочны в высших сферах дружеские отношения, способные меняться под воздействием политической конъюнктуры. Понимает, что под прикрытием строго соблюдаемого этикета скрывается самая жестокая конкурентная борьба на ступенях иерархической лестницы. В этом смысле его назначение главным начальником Верховной распорядительной комиссии с чрезвычайными полномочиями и с правом обращаться к царю, «когда признает сие нужным», нарушало карьерные планы и замыслы ряда высоких чинов. Столь доброжелательный и столь во многом обязанный ему П.А. Валуев на глазах менял отношение к Михаилу Тарие-ловичу, которого еще недавно опекал, а ныне чувствовал зависимость от него. В дневнике председателя Комитета министров появляются язвительные записи о «ближнем боярине» — сам граф, с его завышенной самооценкой, считал именно себя наиболее подходящим для главенствующей роли при самодержце. Оттесненный в тень диктатором, Валуев проникался к нему все большей неприязнью, которую Михаил Тариелович не мог не чувствовать. Оставались, правда, достаточно близкими (насколько это возможно во властных структурах) отношения с А.А. Абазой и Д.А. Милютиным. Эти старые товарищи, хорошо знавшие Лорис-Меликова со времен Кавказской войны, весьма ценили его ум и способности. Единомыслие в главном в сложной обстановке способствовало их идейно-политическому сотрудничеству, которое П.А, Зайончковский не без основания определял как «триумвират», осуществлявший диктатуру. Действительно, Лорис-Ме-ликов систематически прибегал к советам более опытных в государственных делах этих своих товарищей, учитывал их мнения, но решения принимал сам, беря именно на себя и ответственность. Из дневника Д.А. Милютина видно, что о некоторых важных шагах Лорис-Меликова и наиболее близкие в его окружении люди узнавали роз* Гас1:ит. Сблизился граф также с управляющим делами Комитета министров М.С. Кахановым и государственным контролером Д.М. Сольским.