Читать «Где ты, бабье лето?» онлайн - страница 70

Марина Александровна Назаренко

Татьяна доила в Редькине на самом большом, на четыреста голов, скотном дворе.

— Когда ревут, — негромко отвечала она. — Коли опоздают с кормами. У трактористов разве совесть есть?

— Да чего говорить — упустила сено! — отрезала Клавдия, и все поняли, кого она имела в виду. — В Центральной скосили за хорошую погоду, а сюда технику пригнали — дожди начались, все и погнило. Валерка ходил-ходил, просил управляющую: «Возьмите наше, мы с бабой накосили». — «Возьмем, возьмем» — и с концом. Так и не приехали. Оно в копнах и загнило… И зерна, наверное, ничего не взяли. Ей бы думать, глядеть надо.

— А я скажу — Ольга Дмитриевна очень умно поступила, — возмутилась Алевтина, — видит, сено убрать нельзя, она его в траншею заложила, в сенаж. Пишут письма на нее, потому в докладе говорила, что корма, которые есть на бумаге, существуют в действительности.

Анатолий налил ведра Клавдии, стал доставать воду себе:

— На нее какую-нибудь хорошую бы газету, — возразил он. — Корма решительно нет. Разве это корм? Это навоз, а не сено. Оно погнило все, оттого и пахнет навозом. Какое же молоко можно спрашивать? А куда писать? Куда ни напиши, ты же виноват будешь, поскольку показатели вон какие — есть корм!

— Да она не спала всю страду, вставала в четыре-пять — и дотемна!

— Знаем, знаем, люди-то не без глаз, уедет в Сытово — там у нее вагончик, ну и курорт, сидит день цельный, — твердила Клавдия.

— Я-языки ваши червивые — больше сказать нечего! — Алевтина в сердцах пульнула словцо покрепче.

— Не отсохнут, девка, не отсохнут, погляди, что на дороге-то из тележек валится, чем пахнет!

На тележках, прицепленных к тракторам, возили сенаж из траншей. Упавший кусок (именно кусок, а не клок) шлепался на слюдяное шоссе, чернея землей, издавая тяжелый, сладковато-гнилостный запах. Везли его не прямо на фермы, а сначала в кормоцех, сдабривали патокой, микроэлементами, прибавляли концентраты. К Алевтине на скотный двор он поступал уже как продукт, вполне годный коровам. Те быстро привыкали к нему. Доярки называли его любовно «кашей».

— Каша-то ничего, коровы едят, — промолвила Татьяна. — А что это мой Валерка домой не идет? — посмотрела она на Клавдию, никак не назвав ее.

— Какой дом, — подняла ведра Клавдия. — Ему и тут неплохо. А ты что же, сыночка не удержишь подле себя, матушка родимая?

— Его удержишь. Он вон больше Юрки вымахал. Баба, говорит, не управляется одна.

— Ка-а-кжеть, я его что, заставляю?

— Бычка обещаешься к весне взять, он по скотине помирает.

— И возьму, чего не взять, — Клавдия повернулась и пошла.

— Ей каждый год Ольга Дмитриевна бычка продает на выбор и детям в Центральной квартиру предоставила, и все нехороша! — вдогонку бросила Алевтина, доставая воду. — У нас коровы тоже ее едят, кашу-то, — сказала она Татьяне, оставшейся у колодца.

Непонятно было, к кому шла Татьяна, к Клавдии ли насчет Валерки или на свой конец зачем? Рыженькое острое лицо ее в тусклом свете угасающего дня было скучно и безжизненно, и Алевтина невольно спросила: