Читать «Где ты, бабье лето?» онлайн - страница 69

Когда проезжали Холстовским леском, снег уже четко обрисовал все контуры деревьев, каждую ветку. Юрке вдруг стало казаться, что елки тянули, протягивали ему сотни рук, и он с жутью и радостью ощутил странную живую связь с ними…

17

До января было мокро и мерзко, в Новый год пошел сыпать снежок, разошелся в большой снег, скрыл землю, поутих, но время от времени принимался за свое, и числу к двадцатому все поля покрылись толстым снежным покровом, матово сиявшим в тихие, серые деньки. Лес черной полосой обнимал поля, где выступал горой, где стлался лентою. Над чернотой елей сквозно дымились верхушки берез.

Узкие белые тропки исполосовали, искрестили деревню, бульдозер просек широкое корыто дороги на две трети Холстов.

На пруду сделали «пролубку» («пролубь») — вода чистая, можно поить теленка. Мерзлым коробом лежала над ней чья-то одежина — вместо крышки. Колодец тоже обмерз — верхнее дерево сруба обледенело горбом, скользким, сизо-прозрачным. Ведро рвалось с крюка. Страшно было уронить шапку. И лавочка для ведра пузырилась горбылем, ведро не стояло — прислоняли к срубу в наклонку.

От каждого дома к колодцу стежка. У домов, где хозяйки уехали на зиму, на ровной пелене снега лишь кошачьи и птичьи следы. Но птиц не слышно. Летал ворон, орал надрывно.

Зима шла тяжелая, бескормная, и только совхоз Рождественский хвалили в районной газетке, указывали на Зимину, сумевшую обеспечить корма. Слыхали про то все рождественские на годовом празднике в Редькинском клубе, куда понаехало начальство и артисты из области. Но минуло не больше месяца, и в какой бы дом ни зашел, везде поднимался разговор о нехватке кормов. У всех имелись приятели, знакомые, работавшие на скотных. Жалобы поступали из Редькина, из Центральной, с трех ферм по другую сторону совхоза. Они копились, рвались наружу, разбухали в тяжелые, гнетущие слухи.

О падеже на фермах (пусть не падеже, а только ожидании его) говорили в деревнях, на дорогах, в мастерских и магазинах, даже в автобусах — везде, где сталкивались люди. И разговор тотчас становился общим, заражая всех тревогой и возмущением.

Под вечер в деревне убирались: носили воду, кормили скот, мыли назавтра картошку, заносили дрова в избу. Алевтина перед вечерним доением старалась быстрее управиться. Она уже принесла два ведра воды и опять пришла на колодец. Сосед Анатолий Свиридов, оставив свои ведра, тарахтел валом, пустив его под большой пятерней, собираясь достать бадейку-другую для Клавдии.

— Ба, кто-то сошел с автобуса, — Клавдия подняла руку к глазам. — Никак, Танюшка наша?

Налегая на крюк, Анатолий тоже глядел в сторону шоссе. Алевтина сразу узнала Татьяну Ледневу — по ровненькой фигурке, спеленутой черным плюшевым пальтецом, по бирюзовому платку. Женщины давно забросили такие, а у Татьяны, видать, уцелел в пожаре, как и пальтецо, а может, подал кто, она в нем всю эту зиму ходила.

— Здравствуйте, — Татьяна остановилась, как останавливалась раньше с бабами, идя с фермы на свой конец.

— Ревут коровы-то? — спросила Клавдия, словно ей не о чем больше спросить жену племянника.