Читать «Где ты, бабье лето?» онлайн - страница 138

Марина Александровна Назаренко

— Обзаведемся, была бы «стенка», — усмехнулась Евгения.

Новое, не похожее ни на чье расположение и отделка помещений примиряли ее с домом. Она поглаживала мебель, покрикивала на Юрку, чтобы быстрее ворочался, налаживал лавки. Стулья новые тоже куплены Алевтиной — шесть штук, но и с белыми ее крашеными венскими их не хватало. Хотели праздновать на воле, но слишком глинисто и пусто, неуютно во дворе. Бульдозер, правда, разровнял развороченную перед домом лужайку, но голая рыжина не ласкала глаз. Да и холодно, промозгло и сыро, того и гляди дождик грянет. А в доме нежно светили нейлоновые занавески — гордость Женькина.

Зимина прикатила с Галиной Максимовной, когда все расселись за столами. Как ни велика комната, снова стали тесниться, пересаживаться. Галину Максимовну знали как зоотехника, обходились с ней запросто, не как с прежним парторгом Филатовым. Еще весной Алевтина переводила корову со своей фермы в Редькино. Ехали с Галиной Максимовной в «газике», теленка на руках держали, а корова сзади бежала. Встанет — и они остановятся, назад сдадут, теленка покажут — она и рванет опять. Хохотали до упаду.

— Ну, хозяева! — поднялась Ольга Дмитриевна, с рюмкой в руке. — Счастья вам в новом доме! Хороший дом, солнечный, веселый — чтобы жизнь ваша в нем была такой же. Рада за вас и за деревню — укрепилась в ней еще одна молодая семья, плоть от плоти этой земли!

Женька и Юрка вскочили, пошли вокруг стола чокаться с нею. Женька обвила ее тонкими руками, и на минуту они застыли — две кудрявые головы, будто дочь и мать (Женька подстриженная, завитая).

А мать сидела и плакала. Словно забывшись и отступая перед Женькой. Женька командовала, Женька задавала тон — всем было видать, кто хозяйка.

Попервости пили азартно, за Ольгу Дмитриевну поднимали стаканы.

— Ладно, ладно, давайте споем! — улыбалась и она довольно.

И первая запела, возможно, чтобы избежать вопросов. Они с Галиной Максимовной и прежде певали, когда приезжали к Алевтине, хорошо пели, на два голоса. И теперь бабы только подтягивали — одна Ириша Боканова знала все новые песни. А старинных и петь было некому — баба Кланя и Мария Артемьевна так и не пришли.

Ириша Боканова со Степаном оказались напротив бывшей соседки Татьяны Ледневой. Не глядя на Татьяну, повернувшись к Ольге Дмитриевне, Ириша аккуратно вела мелодию. А Татьяна внимания не обращала, только алела и посмеивалась с редькинским рыжим шофером Буханкиным — от нее начинался мужской край. Женщины, нарядные, сидели друг с дружкой, в середине их лишь Михаил Зайцев с баяном. Моложавый, худой, с волнистыми седоватыми волосами, с общим ласково-лукавым выражением, в котором угадывалась артемьевская порода, подхватывал он любой мотив, а едва замолкали, печально наигрывал: «Поедем, красо-отка, ката-аться, давно я тебя поджидал». Жена у Михаила болела сердцем, никуда не ходила, сидела лишь на скамье в палисаднике.