Читать «Вся проза в одном томе» онлайн - страница 137

— Ты вроде бы никогда не был сторонником эвтаназии, — сказал Давид.

Публика оценила его шутку лёгкими смешками.

— Эвтаназия? Ни в коем случае. Тогда я давно бы уже на ней настаивал. Я просто спокойно и благодарно принимаю Божью волю.

— Ммм, ты веришь в Летающего Макаронного Монстра?

Публика засмеялась громче.

— Слушай, что ты такое говоришь? — вмешался Веронян.

— Артур, прошу тебя. Он пошутил, — успокоил его Смычков, хорошо зная его вспыльчивость, и в знак одобрения засмеялся вместе со всеми.

Тем временем Заточинский подошёл к Марте и шепнул ей:

— Марта Фёдоровна, прошу прощения, не подскажете ли, где у вас тут уборная?

— Конечно, Всеволод Илларионович. Выходите вон в ту дверь, справа ещё дверь, там коридор, до конца и направо.

— Благодарю Вас, — поклонился профессор и удалился.

— Сменим тему, — сказал Артур, бросив раздражённый взгляд на Давида. — Ты, помнится, обещал рассказать нам, Женя, почему принял решение выпить всё это вино вместе с нами. Ты писал, что если мы захотим слушать — ты попытаешься объяснить. Кто-нибудь, кроме меня, хочет это послушать?

Все одобрительно закивали.

— Ладно, попробую объяснить, — начал Евгений Фёдорович. — Понимаете ли, друзья…

Но его прервала внезапная реплика дочери:

— Кислятина! — сказала она, поморщившись. — Папа, ты уверен, что это ещё можно пить?

— Лида, ты пытаешься пить его, словно водку, — шепнула ей Марта.

— В самом деле! — вдруг словно озарило Давида. — Вы, может быть, слышали про эксперимент Голдштейна? Он заставил пятьсот человек вслепую продегустировать пятьсот марок вина — от обычного магазинного пойла до вот такого, — он указал вилкой на этажерку. — И что же вы думаете? И профессионалы, и любители сошлись во мнении, что дешёвые вина лучше!

— То есть ты хочешь сказать, — снова завёлся Артур, — что всё это, — он тоже указал вилкой на вино, — чушь собачья?

— Я хочу сказать, что есть такое явление (правда, куда больше развитое на Западе), как сумасшедшее коллекционерство. Какой-нибудь «великий» художник, — Давид изобразил пальцами кавычки, — не за столом будет сказано, вытирает попу листком туалетной бумаги, после чего прилепляет этот листок своими биологическими следами к стеклу и вставляет в рамочку. Затем этот «шедевр», — снова изобразил он кавычки, — выставляется на международном аукционе. И богатые дядьки со всего мира борются за него, торгуются, пока один из них, самый богатый или же самый упёртый, не покупает его за сто тысяч долларов. Так вот, я лишь хочу сказать, что всё это, — он снова ткнул вилкой в коллекцию Евгения Фёдоровича, — по сути своей то же самое.