Я думал так: вот груша спелая,счастливей нет меня ребёнка,когда всё было черно-белоена однобокой киноплёнке.Меня тогда манила чем-тополяна за соседской дачей —а там, в спортлагере, студентыпод вечер шнуровали мячик.Великовозрастные мальчики,волейболисты, дули пивопокамест бегал я за мячиком,упавшим в заросли крапивы.И, загорелые, как дервиши,бутылки, с вывертом, бросали —им аплодировали девушкис распущенными волосами.Меня почти не замечали,но было, в общем, всё в порядке —какую свежесть излучалиони, транзистор у палатки.Но самая одна, красивая,на той площадке волейбольной,поймала за руку, спросила:малыш, тебе не очень больно?Приблизила глаза зелёные,ладонь лизнула осторожненько,и волдыри, слюной краплёные,забинтовала подорожником.…что, знают выросшие дети —зашито в память поределую.Она одна осталась в цвете,всё остальное – черно-белое.
Склероз
Срываешься из дома поутру,на цырлах, только хрустнет половица —шагнёшь опять, пора остановиться.Далёко ль ты?. Напиться – я совру.И – через двор, мгновенным воробьёмза удочкой, червями в ржавой банке,с Федорина бугра к реке Казанкепо склону с другом катимся вдвоём.С воды туман, как скорлупу с яйцаварёного сковыривает ветер.На дебаркадер сторож дядя Петяпускает нас, со шрамом в пол-лица.Сам зыбкой шарит утренних ершей.Уколется – и мать твою малина —Шаляпин басом здесь и в половинураспевшись не давал таких мощей.Вдоль побережья – ропот мужиков:опять орёт, всю рыбу распугает.А реку изнутри голавль лягает,сорожка морщит гладь у берегов.Завёлся катер где-то, и волнапошла чесать разбуженный камышник.Застыл приятель с удочкой подмышкой.Ударил гимн, заёрзала странаи на зарядку вышла на траву.А что потом, запомнить поленился —закончил школу, институт, женился.И до сих пор, наверное, живу?
38 попугаев
Грядущее наступит и отпрянет,как только дополнительный наркозвведут хирургу. Даже лысый пряникбоится нападения волос,свистящих ножниц, бегства из полона,глядит в окно, где в сумерках остроискрятся непечатные вороны,как пепел от газеты над костром —в груди его – простуженно и гулко,на дне бутылки – «дома перельём»,а дома зашнурованная булка,распущенный из кубика бульон,одна надежда в кухоньке, нагая,где лампочка сгорает со стыда,что мене текел фарес в расстегаях —сочтём и взвесим раз и навсегда.
Переходный возраст
Воды оловянной хлебнёшь из пилотки,хрустящую лужу ударишь винтом.Весной примеряешься к каждой красотке —не то? Оставляешь её на потом…Хохочется Вере и надобно Наде —на лавочке в сквере ладонь козырьком.С шампанским бокал на включённом айпаде —рентгеновский снимок его пузырьков.Прикуришь свистульку, съешь ягодку с торта —порезы души заживут без забот:жужжит, отжимаясь с прихлопом, моторка —на гребне волны, что втянула живот.Спасение от соловьиного сленгане светит горящим в саду, а покаползёт вертолётная лесенка с неба,как липкая ниточка из паука:заденешь – проснёшься во времени оном,чужим языком за щекой мармелад.Посветишь в потёмках души телефоном:не то, на потом, и полезешь назад.А запах такой, будто свечка погасла,на шее болтается вырванный зуб,в воде пионерские кубики масла,печенье «Весна» и какао в тазу.
