Читать «Венок Петрии» онлайн - страница 106

Так вот и Миса смирился вроде бы. Токо что пить стал пуще прежнего.

Посадили его на пензию, поди, полтора года не прошло, инвалидность дали. Он и взялся пить.

Пил он, само собой, и прежде, но тут стал пить без всякой меры. Бывали дни, когда я его и не видала, из кофеен не вылазил. Не просыхал просто. С дружками веселый, шутит, поет. Дома же слова от его не добьешься, будто я ему враг заклятый.

Да это ишо и не самое худшее.

Иной раз на дворе уж ночь, а его нет и нет. Что делать? Иду искать. Хожу от одного дружка к другому, из одной кофейни в другую, пока не отыщу. Ежели, конешно, он из поселка куда-нибудь не подался.

Иной раз напьется, навалится на стол или сползет на пол и заснет. Тут просто: подымаешь его и домой волочишь.

А застану его на ногах, он давай гнать меня да ишо перед всеми забулдыгами как последнюю мразь обложит. Встану под окнами и жду, пока кофейню закроют, тогда уж и веду его домой.

А то прикинется: ему, вишь ли, надоело, что я за им бегаю, подымется и тихо-мирно отправится со мной. А чуть отойдем, где потемней, давай бить.

И куда бьет, не смотрит, и кулаками, и костылем, и палкой, а коли упаду, так норовит здоровой ногой лягнуть. Чистый злодей. Ну и намучилась я с им за эти два года, прости его господи!

Бросит меня посередь темной улицы, а сам в другую кофейню пойдет. Ежели найдет открытую.

Назавтра, как протрезвеет, вижу, жалеет, что бил меня. Но слова не скажет, рта не раскроет.

«Что ты делаешь, Миса? — спрашиваю его. — За что бьешь меня, словно я тебе враг заклятый? Неужели заслужила я от тебя терпеть такое?»

Он и глядеть на меня не глядит.

«Занимайся своим делом, — прикрикнет. — А в мои не суйся».

«Каким, — спрашиваю, — моим делом? А рази это не мое дело?»

«Ты, — говорит, — дура и не лезь ко мне. Дура ты, ничё не смыслишь».

Дура да дура. Не смыслишь да не понимаешь.

«Ладно, Миса, — говорю ему однажды, — делай с собой, что хошь. Но ежели ты таким манером решил себя уморить, то знай, ничё глупее и придумать нельзя. Пущай я дура, но ты ишо дурнее».

Он аж дернулся.

«Откуда тебе знать, — говорит, — что я решил?»

«Вижу, — говорю. — И ежели ты думаешь, что кто-нибудь тебя пожалеет и поймет, то сильно ошибаешься. Нипошто. Все токо смеяться над тобой будут. Дак ведь и смеются уже».

Он схватил шапку, палку свою.

«У, мать твою…» — И заковылял прочь со двора.

А ведь все так и было, не стану от тебя скрывать. Не поверишь, но за год или полтора он в чистого пьянчугу превратился. Второй Ниджа Деревяшка, ничуть не лучше.

Как, брат, жила я эти два года, и не спрашивай. Инвалидная пензия маленькая, да он и ту пропивал. Стала я ходить на поденщину. Кукурузу окапывала, убирала, в стряпухи звали — на именины, свадьбы, похороны, — тоже ходила.

В домах прислуживала, прежде-то никогда этим не занималась. У доктора Чоровича и его жены часто работала. Тем и жили.

Два года Миса надо мной куражился, не хватало у меня ума-разума приструнить его. Лишь при девчонке, племяннице моей, Зоре, — а она уж девушка стала, года через три замуж ее выдали — руку на меня не подымал. Что было, то было, но при ей ни разу не ударил. Небось пужать не хотел.