Читать «Великий Моурави 4» онлайн - страница 60

волокли их отборные лошади, поблескивая черным серебром. От тяжелых колес несло

сладко дегтем, пахучим маслом, отнюдь не лампадным.

- Огненный бой! - задохнулся от восторга Гиви. - Вот для шаха Аббаса

закуска.

- Только для шаха Аббаса, "льва Ирана", - усмехнулся Дато. - А для

султана, "средоточия вселенной", что? Рахат-лукум?

Толмач горделиво пояснил:

- На Пушечном дворе сии пушки отливают с "дельфинами, цапфами и тарелью".

- С "дельфинами"? - просиял Гиви.

Широко шагали пушкари, с густыми бородами "лопатой", лихо заломив шапки,

в форменных, обшитых галунами кафтанах, придерживая на ходу сабли. И пели:

Как на Пушечном

дворе,

В стольном граде

при царе,

От зари

и до зари

Пушки ладят

пушкари.

Пушки ладные!

Осадные.

Для приступа,

Грей с выступа!

Две "касатки",

"бури" три,

Хоть за "ушки"

их бери,

Как невесты

хороши.

За душою

не гроши -

Ядра горками,

станут горькими

горючие,

гремучие!

На Кузнецкой

на горе

Смерть в литейной

кожуре,

"Бей неправых!

Не дури" -

Наставляют

пушкари.

Пушки дороги,

схлынут вороги,

словно вороны,

в разны стороны.

Ревниво глядя на огненный бой, "барсы" вновь утвердились в непреклонном

решении добыть в Москве любой ценой орудия, смерчу равные. Боярин Юрий

Хворостинин, может, и расчетлив, но надо убедить, чтоб не отступал от русийской

пословицы: семь пушек от себя отрежь, а единоверцам отмерь.

На первой прогулке Дато и Гиви, обогнув Кремль, вслед за толмачом вышли

на Волоцкую улицу. Подивились "решетке", что замыкала на ночь улицу, а по левой

стороне оной вольготно тянулся женский Никитский монастырь: кельи, собор,

колокольня.

- Для чего "решетка", - недоумевал Гиви, - если монахинь все равно с

колокольни видно?

- Полезешь на колокольню, фонарь не забудь взять, - заботливо посоветовал

Дато.

Переговариваясь, вскоре вошли в Елисеевский переулок. Толмач подвел

друзей к деревянной церкви святого Елисея, воздвигнутой в память встречи

патриарха Филарета с царем Михаилом, государем-сыном. А цель у патриарха была

особая: напрочь очиститься от соблазнительных видений польского плена,

ясновельможных панночек, щеголявших в ментиках и сапожках, точь-в-точь как

Марина Мнишек и подобные ей, жене самозванца, ведьмы.

Жарко разгоняли полумглу свечи, как подобало, тонкие и толстые, перед

иконой "Неувядаемый цвет". Пригляделись. Перед ликом богоматери застыли в

мраморной неподвижности двое: молодец, ладно скроенный, и по его правую руку

женка, видно, его, ладная, хоть не высокая, да гибкая, чертами под стать

гречанке. Толмач приветливо им кивнул.

- Во здравии? Ну, добро, Михаил и Татиана. А грузинам шепотом поведал,