Читать «Великий Моурави 1» онлайн - страница 139
Анна Арнольдовна Антоновская
кулака выпал сплюснутый аббаси.
Будто раздуваемый кузнечными мехами, ходил ходуном на груди расшитый
кафтан.
Князь Засекин из-под бровей взглянул на Темира Васильевича и перевел
тяжелый взгляд на ханов:
- Государь наш послов его Аббас-шахова величества зовет к своей царской
руке... у ноги шаха мне не бывать, и в ногу мне шаха не целовывать.
Ханы, вспомнив приказание шаха по возможности не раздражать послов
грозного соседа, необходимого для совместных действий против суннитской
Турции, поспешили уверить русийских послов, что проницательный шах-ин-шах,
благосклонно выслушав ханов, пришлет послам достойный ответ на их просьбу
допустить их к великой шахской руке.
Караджугай-хан, Ага-хан, Эмир-Гюне-хан, Эреб-хан и Карчи-хан сидели на
почтительном расстоянии против шаха. Выслушав Караджугай-хана о предложении
англичан укрепить на Персидском заливе гавань Гамрун "для процветания
торговли с Индией" и Эмир-Гюне-хана - о просьбе Годунова отпустить на север
кахетинского царевича Теймураза, задержанного заложником в Исфахане, шах
хмуро отложил решение до прихода хана от русийских послов:
- Необходимо раньше проникнуть в тайные планы московского царя, а потом
ответить и дальновидным англичанам и дальновидному Годунову. Из-за одной
веры он не будет таскать через горы в подарок грузинским царям хвостатые
шубы.
- Ибо сказано, - тонко вставил Эмир-Гюне-хан, - глаза его открыты, как
у бухарского менялы.
Шах улыбнулся. Советники одобрительно посмотрели на "веселого" хана.
Решив до приезда Али-Баиндура не принимать послов Годунова, шах с
советниками перешел к обсуждению новых пограничных укреплений на Атреке и
поселении в Мерве как военной силы против узбеков, преданных Ирану
турок-каджар.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
По узкой улице Есгерабата, сдавленной слепыми глинобитными заборами,
шел юный персиянин Керим с обветренным лицом, придерживая заскорузлыми
пальцами висящий на плече залатанный мешок. При каждом шаге Керима вздымалась
пыль, покрывая его лохмотья серым налетом.
Уже остались позади глинобитные стены, за которыми, в низеньких лачугах,
вылепленных из глины, ютились каменотесы, хаммалы, лудильщики, чувячники,
гончары и другие мелкие ремесленники, с рассвета растекающиеся по
великолепной столице Исфахану в поисках заработка. В этих лачугах не
дымились мангалы, не стиралось белье. Весь обед состоял из сухого лаваша и
чашки пресной воды, вся одежда - из грубой коричневой рвани и праздничного,
сшитого из мешка плаща, висящего, как роскошь, в углу лачуги.
Изнуренные женщины слонялись по глиняным квадратам дворов, изолированные
от жизни густыми чадрами и высокими стенами.
На этой молчаливой улице не слышно крика играющих детей. Им надо думать
лишь о работе, и с предрассветной зари до сгущенной сини сумерек,
обволакивающих исфаханские купола и минареты, их можно видеть во всех
ремесленных рядах майдана. Их можно видеть у медника за чеканкой котлов,
подносов, кофейников; у шорников - за грудой кожи, у чувячников -
согнувшимися над колодкой, в кузнице - раздувающими мехи, и у ковровщиков,
где они на деревянных станках ткут ковры с замысловатыми узорами. Худые