Читать «Варшава, Элохим!» онлайн - страница 69

Артемий Леонтьев

Пауль был глубоко убежден: все люди дрянь и редкостные шкуры. Недаром допрашиваемые почти всегда так красноречиво и с достоинством, даже свысока, начинали отвечать на вопросы, а затем в течение нескольких часов оборачивались в пресмыкающееся, окровавленное отребье, готовое исполнить любую прихоть гестапо. Унтер смотрел на человеческий вид с гадливым презрением, он слишком уверился, что принципы и все эти нравственные бредни – один только маскарад, попытка пустить пыль в глаза. Тот факт, что Эва до сих пор не выдала фамилии и адреса спасенных евреев, не смущал его, поскольку настоящая пытка еще не началась. К тому же Пауль нащупал в психологии многих женщин скрытое тяготение к изнасилованию – такие больше всего кричали, пытаясь сопротивляться, но во время изнасилования унтер чувствовал в жертве нарастающее возбуждение, доходившее до оргазма. То же самое могло быть и с Эвой.

Однако руки уже были сломаны, а медсестра все молчала, только хрипела и пускала слюни; тогда Пауль взял газовую горелку и начал жечь босые ступни. Камера вздрогнула от грудного, вымученного крика. Унтер затолкал в рот жертвы кляп и продолжил палить огнем трясущиеся ступни, жарил, как картофель, стараясь держать горелку подальше, чтобы ноги не успевали обуглиться.

Входная дверь скрипнула, и в камеру вернулся гауптштурмфюрер, спросил что-то у помощника. Пауль выключил горелку и вытащил изо рта медсестры кляп. Голос гестаповца раздался над самым ухом – он все твердил одни и те же вопросы. Эва только хрипела и часто дышала. Истязали до самого вечера – с особым усердием, точно малевали на холсте, били плетью, хотели вывернуть щипцами клитор, но потом передумали, плюнули, бросили в грузовик и отвезли в женскую тюрьму «Сербия», где медсестра должна была ждать расстрела.

* * *

22 июля 1942 года численность солдат, несущих службу вдоль стен гетто, значительно увеличилась; усиление нарядов предвещало недоброе. В десять часов утра в юденрате пропала телефонная связь, а несколькими минутами позже в кабинете Чернякова появился штурмбанфюрер Хефле с незнакомым Адаму офицером. Хефле опустился на стул, размашисто закинул ноги в высоких кавалерийских сапогах на деревянную столешницу и, разминая пальцами сигарету, объявил о переселении евреев на Восток: минимальная норма отправки – шесть тысяч человек ежедневно, первый эшелон сегодня в 16:00. В гетто было приказано оставить только членов семей сотрудников юденрата и рабочих, способных послужить промышленности Третьего рейха, – всего около пятидесяти тысяч человек. Вбив Чернякову в голову последнее число, штурмбанфюрер ловко пригубил размятую сигарету и с аппетитом прикурил от тоненького пламени зажигалки. Перед глазами онемевшего главы юденрата как в тумане плавали холеные руки с розовыми ногтями, равнодушное лицо и серебряный блеск кольца «Мертвая голова» с рунами SS и черепом. Зажигалка клацнула, захлопнулась и легла в карман; сухие губы пошевелили сигарету, сдвинули ее к уголку рта. Из-под фуражки на Чернякова посмотрели непроницаемые, какие-то стерилизованные глаза. Глава юденрата попросил не включать в списки на отправку детей из приютов, но Хефле даже не дослушал просьбу, грубо перебил и повторил приказ, пригрозив расстрелять жену Чернякова, если депортация будет сорвана. Все это время второй офицер молча шарился по ящикам Адама, как обнаглевший карманник, заглядывал в бумаги, шелестел, брезгливо щурился.