Читать «В людях - русский и английский параллельные тексты» онлайн - страница 130

Максим Горький

The close-packed mass of happy men passing up the streets in one united body aroused a feeling of friendliness in me, a desire to throw myself in among them as into a river, to enter into them as into a forest. Плотная масса одинаковых людей весело текла по улице единою силою, возбуждавшей чувство приязни к ней, желание погрузиться в неё, как в реку, войти, как в лес.
These men were frightened of nothing; they could conquer anything; they were capable of anything; they could do anything they liked; and they were all simple and good. Эти люди ничего не боятся, на всё смотрят смело, всё могут победить, они достигнут всего, чего захотят, а главное - все они простые, добрые.
But one day during the time they were resting a young non-commissioned officer gave me a fat cigarette. Но однажды, во время отдыха, молодой унтер дал мне толстую папиросу.
"Smoke this! - Покури!
I would not give them to any one. In fact I hardly like to give you one, my dear boy, they are so good." Она у меня - этакая, никому бы не дал, да уж больно ты парень хорош!
I smoked it. Я закурил.
He moved away a few steps, and suddenly a red flame blinded me, burning my fingers, my nose, my eyebrows. A gray, acrid smoke made me splutter and cough. Blinded, terrified, I stamped on the ground, and the soldiers, who had formed a ring around me, laughed loudly and heartily. Он отодвинулся на шаг, и вдруг красное пламя ослепило меня, обожгло мне пальцы, нос, брови; серый солёный дым заставил чихать и кашлять; слепой, испуганный, я топтался на месте, а солдаты, окружив меня плотным кольцом, хохотали громко и весело.
I ran away home. Whistles and laughter followed me; something cracked like a shepherd's whip. Я пошёл домой, - свист и смех катились за мной, что-то щёлкнуло, точно кнут пастуха.
My burned fingers hurt me, my face smarted, tears flowed from my eyes; but it was not the pain which oppressed me, only a heavy, dull amazement. Болели обожжённые пальцы, саднило лицо, из глаз текли слёзы, но меня угнетала не боль, а тяжёлое, тупое удивление: зачем это сделано со мной?
Why should this amuse these good fellows? Почему это забавляет добрых парней?
When I reached home I climbed up to the attic and sat there a long time brooding over this inexplicable cruelty which stood so repulsively in my path. Дома я залез на чердак и долго сидел там, вспоминая всё необъяснимо жестокое, что так обильно встречалось на пути моём.
I had a peculiarly clear and vivid memory of the little soldier from Sarapulia standing before me, as large as life, and saying: Особенно ярко и живо вспомнился мне маленький солдатик из Сарапула, - стоит предо мной и, словно живой, спрашивает:
"Well, do you understand?" - Что? Понял?
Soon I had to go through something still more depressing and disgusting. Вскоре мне пришлось пережить ещё нечто более тяжёлое и поразительное.
I had begun to run about in the barracks of the Cossacks, which stood near the Pecherski Square. Я стал бегать в казармы казаков, - они стояли около Печёрской слободы.
The Cossacks seemed different from the soldiers, not because they rode so skilfully oh horseback and were dressed more beautifully, but because they spoke in a different way, sang different songs, and danced beautifully. Казаки казались иными, чем солдаты, не потому, что они ловко ездили на лошадях и были красивее одеты, - они иначе говорили, пели другие песни и прекрасно плясали.