| In the evening, after they had seen to their horses, they used to gather in a ring near the stables, and a little red-haired Cossack, shaking his tufts of hair, sang softly in a high-pitched voice, like a trumpet. The long-drawn-out, sad song flowed out upon the Don and the blue Dounia. | Бывало, по вечерам, вычистив лошадей, они соберутся в кружок около конюшен, и маленький рыжий казак, встряхнув вихрами, высоким голосом запоёт, как медная труба; тихонько, напряжённо вытягиваясь, заведёт печальную песню про тихий Дон, синий Дунай. |
| His eyes were closed, like the eyes of a linnet, which often sings till it falls dead from the branch to the ground. The collar of his Cossack shirt was undone. His collar-bone was visible, looking like a copper band. In fact, he was altogether metallic, coppery. | Глаза у него закрыты, как закрывает их зорянка-птица, которая часто поёт до того, что падает с ветки на землю мёртвой, ворот рубахи казака расстёгнут, видны ключицы, точно медные удила, и весь этот человек - литой, медный. |
| Swaying on his thin legs, as if the earth under him were rocking, spreading out his hands, he seemed sightless, but full of sound. He, as it were, ceased to be a man, and became a brass instrument. | Качаясь на тонких ногах, точно земля под ним волнуется, разводя руками, слепой и звонкий, он как бы перестал быть человеком, стал трубою горниста, свирелью пастуха. |
| Sometimes it seemed to me that he was falling, that he would fall on his back to the ground, and die like the linnet, because he put into the song all his soul and all his strength. | Иногда мне казалось, что он опрокинется, упадёт спиною на землю и умрёт, как зорянка, - потому что истратил на песню всю свою душу, всю её силу. |
| With their hands in their pockets or behind their broad backs, his comrades stood round in a ring, sternly looking at his brassy face. Beating time with their hands, softly spitting into space, they joined in earnestly, softly, as if they were in the choir in church. | Спрятав руки в карманы и за широкие спины, вокруг него венком стоят товарищи, строго смотрят на его медное лицо, следят за рукою, тихо плавающей в воздухе, и поют важно, спокойно, как в церкви на клиросе. |
| All of them, bearded and shaven, looked like icons, stern and set apart from other people. | Все они - бородатые и безбородые - были в эту минуту похожи на иконы: такие же грозные и отдалённые от людей. |
| The song was long, like a long street, and as level, as broad and as wide. When I listened to him I forgot everything else, whether it was day or night upon the earth, whether I was an old man or a little boy. Everything else was forgotten. | Песня длинна, как большая дорога, она такая же ровная, широкая и мудрая; когда слушаешь её, то забываешь - день на земле или ночь, мальчишка я или уже старик, забываешь всё! |
| The voice of the singer died away. The sighs of the horses were audible as they grieved for their native steppes, and gently, but surely, the autumn night crept up from the fields. My heart swelled and almost burst with a multitude of extraordinary feelings, and a great, speechless love for human creatures and the earth. | Замрут голоса певцов, - слышно, как вздыхают кони, тоскуя по приволью степей, как тихо и неустранимо двигается с поля осенняя ночь; а сердце растёт и хочет разорваться от полноты каких-то необычных чувств и от великой, немой любви к людям, к земле. |
| The little copper-colored Cossack seemed to me to be no man, but something much more significant - a legendary being, better and on a higher plane than ordinary people. | Маленький, медный казак казался мне не человеком, а чем-то более значительным -сказочным существом, лучше и выше всех людей. |
| I could not talk to him. | Я не мог говорить с ним. |
| When he asked me a question I smiled blissfully and remained shyly silent. | Когда он спрашивал меня о чём-нибудь, я счастливо улыбался и молчал смущённо. |
