Читать «Берег Палешки» онлайн - страница 2

Зато какие роскошные радужные ворота раскрылись перед нами! Целых три концентрических радуги заключили Палех в свои семицветные объятия. Это ли не лучшая рама для Палеха.

– Стой, – говорю я вознице, – дальше я пойду пешком.

И вот вскоре я уже шел по наклонным улицам крестообразного села. Радуги растаяли в акварельных сине-зеленых пространствах, а краснеющее солнце клонилось к Красному. Но еще не скоро стемнеет, и я успею поздороваться с тобой, мое чудное и чудное, мое единственное и неповторимое село.

Я на Горе (так называется верхняя, западная, часть Палеха). Отсюда мне видно почти все село: большой пятиглавый храм, под ним базарная площадь, дальше – за речкой Палешкой – Слобода, влево – Ковшовская Слободка, вправо – Ильинская улица с кладбищем.

То там, то тут из бревенчато-избяных дворов возвышаются двухэтажные каменные дома. Здесь на каждый десяток деревянных изб придется один каменный дом, – пропорция, которой позавидует любой уездный город. Да, святые имеют способность принимать строгие, вполне материальные формы. На мощах Анны Кашинской, Феодосия Черниговского, Серафима Саровского – выросли эти здания. Мощи распотрошила революция, палешане давно не пишут этих святых, а дома долго еще будут стоять, украшая старинный бревенчатый Палех.

Как знакомы мне эти здания. Стены их для меня прозрачны и я вижу людей в каждом здании.

Вот, например, колокольня… Она связана в моем представлении с именем трагического поэта Балденкова. Поэт был ночным пожарным наблюдателем и уже незадолго до смерти ползком поднимался по гнилым лестницам к колоколам, просиживая там до рассвета, мечтал, плакал о загубленной жизни, писал стихи. Про это свое колокольное убежище он и сказал как-то в своих «мемуарах»:

Поэт – художник – самоучкаСидит в собачьей конуре

Там, под колоколами, услышав однажды собачий лай, он написал жуткие строки:

Лай собаки вдруг слышу раздалсяИ бессонный петух прокричал.Бедный гений в мозгах застучался –Сочинять я куплеты начал.

Ниже и правее колокольни – белое здание волостного исполкома. Внутри оно пропахло махоркой, замызгано и заплевано. Днем туда приходят мужики с хлопотами о своих лесных и земельных делах. Женорганизатора, Марью Ивановну, осаждают бабы. В ячейках – партийной и комсомольской – готовятся к какой-нибудь очередной кампании. А раньше (без этого «а раньше» никак не обойдешься) этот дом принадлежал иконному королю – Михаилу Сафонову, имевшему свои дома и конторы в Москве, в Питере, в Нижнем и в других городах.

Из своего палехского дома Сафонов управлял сотнями мастеров и десятками приказчиков. Он рассылал своих людей на работы по всей стране – в монастыри, в палаты и в храмы. Десятилетие за десятилетием, год за годом, умножалась «православных церквей лепота». И чем ярче золотели иконостасы, тем славнее и богаче становился Сафонов, тем больше дорогого убранства было в его палехском доме. Будучи вечным холостяком, он любил молоденьких горничных. Горничные менялись часто, уходя от Сафонова беременными. Была еще у Сафонова страсть к лошадям: он имел десяток прекрасных вороненых коней для выезда. Рассказывают, как однажды кучер доставил Сафонова в один час до Шуи (тридцать верст). Конечно, это удовольствие стоило бедной лошади жизни. На седьмом году революции сафоновские дорогие мебели, ковры и люстры были проданы с торгов. А сам он долго еще ходил по Палеху – сгорбленный, одинокий, мрачный. Он умер на десятом году революции на Канатчиковой даче. Труп его сожжен в крематории.