Читать «Байкал - море священное» онлайн - страница 236

— Зачем? Зачем?… Опомнитесь, люди!..

Но это не могло продолжаться долго здесь, на поле боя, где только смерть и властвовала, это и не продолжалось долго, в какой-то момент Бальжийпина бросило в самую гущу дерущихся, сейчас же ощутил острую боль в груди и увидел перед собою русского солдата с почерневшим от ярости лицом и что-то хотел сказать, и не успел, в то же мгновение почувствовал такую же боль в спине, обернулся и заметил маленького юркого человечка с широким испуганным лицом. Выдернув из его спины штык, человечек стал со смятением разглядывать штык, но широкому лезвию которого, мгновенно загустевая, текли тяжелые алые промерзи.

Потом Бальжийпин лежал на спине и уже ничего не видел, хотя многое слышал, но уже не то, что происходило вокруг, другое, сделавшееся близким и дорогим сердцу: он слышал голос старухи, перед которою до последнего дыхания чувствовал себя виноватым, хотя не мог бы сказать определенно, что же это за вина, столь упорная и необъяснимая… Понял, что она зовет к себе, облегченно вздохнул и сказал:

— Хорошо, я иду…

Он не видел, как те, двое, сраженные упали рядом с ним, такие чуждые друг другу и все ж одинаковые перед лицом смерти, и его кровь смешалась с кровью этих, двоих, и земля сделалась мокрой и красной, и такой она пребудет еще долго…

32

Старик говорил, глядя поверх моей головы:

— Земля, коль духом своим войдет в человека, богаче делает его, чище. Иль не так?..

Я не отвечал, смотрел в ярко-синюю байкальскую даль, и на сердце было неспокойно. Я увидел какое-то темное облачко, провисшее над морем и с каждою минутою делавшееся все больше.

— Что это, иль к непогоде?..

Я оглянулся, но старика на прежнем месте уже не было. Только в прибрежных ивовых кустах хрустнуло, сухая веточка иод его ногами, кажется, сломалась, а потом сделалось тихо-тихо. Шустроногий старик, ему уж лет не приведи сколько, сам говорил: век доживает, а по-прежнему боек и в уме ясен. Лет десять, помнится, назад я впервые встретился с ним, он и тогда такой же был, ну, разве что чуть побойчее, рука у него, одна, правая, — не своя, а попробуй-ка отличи ее сразу от той, другой… Но я, помнится, отличил и подивился: небось и тогда, в черном, сорок первом, немолод был. Я смотрел на неживую руку, и вдруг строчка пришла в голову:

Я б руку эту уже и не руку С нежностью великою поцеловал…

Я стоял и шептал слова, которые мне приглянулись, а скоро позабыл обо всем не свете, сделался привычно суетливый, горячечный, не в себе вроде бы… А старик-то рядом, и глаза узкие светятся черно и как-то по-особенному хитро, сказал с усмешкой:

— Эй, ты че, однако, иль башка дырявая?..

— А что я? Что?..

Не сразу, а все же пришел в себя, спросил:

— На войне, чай, был?.. — И показал на его руку не то из дерева искусно вырезанную, не то еще из чего…