Читать «Байкал - море священное» онлайн - страница 237

— Был, однако, — враз сделавшись задумчивым, и уж не светились глаза, тоска в них тряпкой па ветру заметалась, вблизи-то ее хорошо видно, ответил старик. — Фашиста мало-мало стрелял, брату помогал…

Я не сразу понял, про какого брата он говорил, но спросить не решился, II уж потом догадался, и грустно сделалось, неспокойно: отчего же мы в окаянной, столь придавившей теперешнюю жизнь суете и никуда не ведущей спешке нет-нет да и позабудем про то, единящее нас, людей разных племен?.. А вот старик-бурят помнит про это. Издавна среди людей его племени жило: проливший кровь и сам прольет ее… Из поколения в поколение передавались эти слова, и люди в конце концов позабыли про мечи и стрелы, одно только и ценилось — доброта сердечная и уважение к земле. Тем и жили и на зло норовили отвечать добром. Кочевали но великой степи, слушали улигершинов, дивились на подвиги Гэсэра, но следовать за ним не хотели бы, потому что открылось для них нечто большее, чем умение владеть мечом и пускать стрелы, светлое и умное, вот подойдет молодой бурят к быстрой речке, глянет на нее, струящуюся, гибкую и проворную, как серебряная жила, и тотчас в мыслях пронесется что-то грустное и нежное, и нестерпимо захочется идти следом за речкой, и не сумеет одолеть в себе это, душевное, и пойдет, пойдет… И не скоро еще окажется в верховьях и увидит не речку — маленькие ручейки, вытекающие из-под замшелых серых камней, и тогда в груди родится песня, и слова будут простые и ясные, слова о том, что зрят глаза и слышат уши, еще о том, что на сердце, а на сердце нынче тоже все просто и ясно. Вот она, эта его песня:

Я пришел к самым гольцам, где начинается речка, А может, и не речка, а что-то другое. Может, это сама жизнь здесь начинается, Слабая еще, беспомощная… Но ручейки соединятся, и сделается речка, И будет она большая и сильная. И не речка — жизнь…

С малых лет говорили ему: никто не смеет поднять руку на жизнь, и это станет для него как нечто извечно существующее промеж людей, и он удивится, когда придет срок, и узнает, что это нс всегда так. И было не всегда так, и есть… И горько сделается, и долго еще будет пребывать в смущении, но все же наступит момент, и он перешагнет через это, смявшее душевное равновесие, и теперь уже осознанно примет все то, что дали ему дед ли, отец ли…

Так было и с тем стариком-бурятом, сказывал мне… В великом сомнении взял он в руки боевую винтовку и прыгнул в окон. Но имеющий глаза да видит, имеющий уши да слышит: мука человеческая открылась ему, такая мука, что затвердело сердце и глаз ко врагу стал жестким и безжалостным.

Я, помнится, смотрел на старика и думал: «Сколько ж зла надобно было увидеть, чтобы отринуть все, чем жил прежде и к чему так тянулось сердце?.. Но да воистину сказано: проливший кровь и сам прольет ее…»