Читать «Антониони об Антониони» онлайн - страница 196

— И я так считаю.

— Я убила своего отца. Двенадцать ножевых ран.

Наступает мертвая тишина. Замолкает все - и вокруг, и внутри нас. Да, да, у нее тоже такое состояние, я в этом уверен. Сколько же раз приходилось ей воскрешать эту сцену в памяти, каждый раз хоть что-нибудь в ней вычеркивая. Я поворачиваюсь, чтобы видеть выражение ее лица. Она подняла руки и поправляет волосы, потом соединяет ладони, словно для молитвы, и следит глазами за двумя чайками, парящими над бухтой. Одна из них, схватив добычу, улетает, вторая садится на воду.

— Почему ты его убила?

Девушка пожимает плечами, •и этот жест и то, как вздрогнули от него ее груди, яснее всяких слов.

— Когда?

— Год назад.

— И тебя оправдали?

— Да. Отсидела три месяца... а потом был процесс. Оправдали.

Я смотрю на море, уже успевшее потемнеть, и думаю: двенадцать ножевых ран! Оказывается, эти слова я произнес вслух, и потому добавляю:

— Ты их считала?

— Они сами сосчитали.

— Где это произошло?

' Девушка указывает куда-то в сторону магазина, и рука ее замирает в воздухе. Ей нужно, чтобы я понял: это произошло там.

— Говорят, нечистая совесть приводит убийцу на место преступления,— произносит она тихо, но не без сарказма.— А я вернулась туда и живу, в общем-то, одна — именно потому, что с совестью у меня все в порядке.— Чуть помолчав, словно зачеркнув в памяти еще что-то, она продолжает:

— Ты уезжаешь или остаешься? Хочешь, встретимся сегодня вечером?

Во время вечерней встречи к тому, что мне уже было ясно, хотелось добавить кое-что еще. Меня интересовали не детали, а форма действий, механика события.

Девушка, преступление.

- Не помню.- Таков был ее ответ на мои вопросы.

На следующий день ранним утром я вновь сижу в кафе на мокром от росы стуле. Я приехал в этот городок в поисках типажа (мое внимание привлекла фотография в каком-то журнале мод), а нашел целую историю. И теперь из-за нее я не могу ни о чем больше думать, даже о своем сценарии. _Двенадцать ножевых ран. А если бы их было не двенадцать, а две или- три, спрашивал я себя, разрыв между этим реальным фактом и тем, что напридумывал я, быm бы меньше?

Но не ответа на этот вопрос я искал. Меня тревожило другое. Дело в том, что двенадцать ножевых ран были для меня как-то естественнее, понятнее, чем две или три.

Первый луч солнца, выглянувшего из-за моря, скользнул по стульям кафе часов около шести. И вдруг для меня все прояснилось, как прояснились при солнечном свете море, дома на берегу бухты и прочее. В этой леденящей кровь цифре быmо все, чего я добивался в той моей истории,- в ней была правда. Не только внутренняя правда преступления, но и правда, живущая в душе даже такого постороннего человека, как я, да и Ii чьей угодно.

И еще мне стало ясно, что совершенно бессмысленно оставаться там, в том месте, куда завела меня идея моего фильма и откуда эта же самая идея меня прогоняла. Я смог бы вернуться к своей истории лишь при условии, что не буду лгать себе самому.

Все понимающие глаза девушки, так поразившие меня, когда я вошел в магазин, запали мне в душу и смотрели на меня с трагической иронией. С той самой, какую я видел на лицах людей; проходивших по улице, с той самой, с какой солнечные лучи прикасались ко всему, падали на все, как у Джойса снег,- на всех живых и на всех мертвых.