Людской поток проглатывают двери. Из-за дверей я слышу смутный гул. В нем — смесь надежд, отчаяний, безверии. Но гул помалу в песне потонул.Мистическая песнь твердит сурово, что могут огнестойкость даровать виденья, поставляемые Мимой,и пустота космических пространств. - Приди, прекрасный век, чугунный век,сжирайте все живое, огнь и хлад, — не покорится гордый человек. Приди, прекрасный век, чугунный век.Гул побеждает. Все уходят к Миме,стенают там, как пред стеною плача, покуда из таинственных миров не поднесут им сладостный улов.Блаженный брег поймала как-то Мима, и блеск его нас долго утешал, потом блаженный мир промчался мимо: другим далеким миром послан вал, унесший прочь блаженное виденье.Бессильна Мима против мрачных теней.И снова охватило всех смятенье.
17
Поднаторев в нырянье в глубину, ты любишь глубиною козырять, но здесь твоим уменьям грош цена:здесь нет глубин и некуда нырять. Мы видим мнимую величину твоих заслуг, ныряльщик в глубину. В кристалле этим славы не стяжать: ты думаешь, что истинно нырнул, а крутишься на месте все равно. И уважать твои нырки смешно.А мудреца не манит глубина, ныряет он, но цель его ясна, нырнет — и возвращается назад и сразу же снимает свой наряд, что мудрость припасла для променад.Его конкретно интересовалото облако из белого металла,единственное в этих небесах,которое, сияя белизной,застыв беззвучно, с быстротой такойлетит, что испугается любой,лишь заикнись, как быстро день за днеммы к Лире мчимся вместе с кораблем.Я должен был проверить блоки Мимы и вышел в космос, что необходимо. И с расстоянья в восемь километров мощь Аниары стала мне ясней. В немыслимой дали от долов Дорис побитая лодчонка, хорохорясь, на Лиру от космических гвиней влачится, зубом времени полна. Наш груз весомее слоновьих бивней. На этот груз поставил метку «символ» недосягаемый враждебный мир. Без груза был бы бег результативней.
