Читать «Абрамов. Дела российские» онлайн - страница 5

но, и так трагически, и так нелепо скончавшегося Попкова, с его удивительными северными полотнами. Вообще, о живописи я могу вам говорить много, я страшно люблю живопись, русскую живопись двадцатого века, и считаю, что это одна из вершин в мировой живописи, тоже до сих пор на Западе недооцененная. Удивительна живопись XX века! На эту тему можно много говорить.

В музыке я не ахти как образован, хотя очень люблю; к сожалению, до сих пор не могу сделать обязательным для себя регулярное посещение филармонии — это большой пробел: что без музыки за жизнь! Среди музыкантов, сегодня работающих, я особенно бы отметил Георгия Свиридова, музыканта выдающегося и очень разнообразного, глубокого и какого-то духовного, в традициях которого живет духовная музыка нашего русского средневековья, русского возрождения, которое мы только недавно для себя открыли.

Поэзия. Ну, без поэзии куда и вся литература, в том числе и проза? Проза — постольку литература, поскольку она поэзия. В поэзии я мог бы назвать... обождите, тут надо маленько подумать. Ну, видите ли, в поэзии сегодня, я бы сказал, некая наблюдается пауза, некое затишье, а в 50-е годы взрыв был: поэзию читали на стадионах... Сегодня мы наблюдаем некий штиль на поэтическом море, хотя пишут у нас этих стихов просто необозримо и нечитаемо.

Поэзии маловато сегодня. Ну, кого бы я назвал из наших поэтов? Прежде всего назвал бы Андрея Вознесенского. Его можно упрекать за излишнее экспериментаторство, хотя литература, живопись да и поэзия без экспериментаторства невозможны, но это поэт очень большой, яркий... необычной формы, поэт, которым очень ярко, современными средствами, средствами НТР выражен дух нашей эпохи. Конечно, Андрей Вознесенский выражает одно из направлений нашей эпохи, она богаче, и нельзя в Андрее Вознесенском искать все и вся, этого не бывает...

Очень люблю, не пропускаю ни одного стихотворения Юрия Кузнецова, Владимира Соколова, Анатолия Жигулина, оплакиваю и каждый раз рыдаю над стихами, особенно последними, так рано скончавшегося Николая Рубцова. Очень дорога мне, очень нежно люблю я Ольгу Фокину, которая мне представляется нашим самым ярким поэтом из женщин. Можно говорить очень

много. Но будем надеяться, что мы живем в состоянии некоего затишья, которое разразится поэтической грозой.

—    Как вы соедините гуманизм Пушкина с его строками в «Евгении Онегине»: «...кто жил и мыслил, тот не может в душе не презирать людей»?

—    Ну, ничего тут страшного нет, это не универсальное, не глобальное презрение. Кого-кого, а уж Пушкина в человеконенавистничестве заподозрить никак нельзя, это был величайший жизнелюб и величайший был чело-веколюб... Пожив, особливо с мое, становишься немножко — и это признак, если хотите, ума — становишься скептиком во всех отношениях, в том числе и в отношении человека, его природы. Человеческая природа — невероятно сложная штука. Мы говорим: человек звучит гордо, нет ничего прекраснее, царь природы — все это верно. Но ведь и нет в живом мире таких падений глубоких, кои наблюдаются среди людей. Короче говоря, природа человека у нас еще очень мало изучена, как это вам ни покажется диким и странным: казалось бы, о чем писать, о чем думать нам и размышлять — прежде всего о том, что такое человек. И мы, конечно, думаем, всю жизнь думаем, но, к сожалению, я должен вам со всей откровенностью сказать, что, может быть, менее всего изучен и понят человек. Это и огорчает, но это и лишний раз убеждает в неограниченной красоте, в многообразии и богатстве того существа, имя которому человек.