Читать «Абрамов. Дела российские» онлайн - страница 3
Unknown Author
Два года я колебался, думал, что мне делать, как быть... Но потом стало ясно, что раздираться между литературой и наукой невозможно. И я очертя голову бросился на новую стезю.
Вот и все, что касается моих анкетных данных. А теперь позвольте сразу перейти к ответам.
—
— Ну, я даже немножко растерян, потому что надо было бы начинать, может быть, разговор с литературы, но начнем с этого. Человек — это произведение чьих-то рук. И в самый раз мне начать с учителей.
Скажу так: человек — это и учителя, и ученики. У каждого человека очень много учителей. Да, в общем, до последнего дня жизни, хочет он это признать или нет, он учится. Ну, и у меня, конечно, тоже было очень много учителей. В общем, делали меня многие люди, начиная с детства. Были неграмотные учителя, которые оставили большой след в моей жизни. Были очень грамотные, были профессора знаменитые, академики; мне немало приходилось встречаться в жизни с крупными художниками, с выдающимися нашими советскими художниками, с артистами, с композиторами. В общем, много, много было учителей, и эти учителя есть в моей жизни и сегодня. Причем речь идет даже не о возрасте. Учителя бывают и весьма солидные, старше меня по возрасту, но бывает и молодежь. И воздействие этих учителей из молодежи бывает не менее полезным для тебя, чем слово старших.
Так вот, если говорить об учителях всех периодов (разумеется, всех невозможно перечислить), я бы отметил двух человек, которые оказали на меня если не решающее воздействие, то очень большое влияние. Первый человек — это моя родная тетушка Иринья, старшая сестра моей матери. Это была старая дева, малограмотная, что называется в народе «христова невеста». Швея, со своей старенькой, разбитой машинкой «Зин-
гер» она обходила, обшивала всю нашу большую деревню...
И приход ее в каждый дом был великой радостью, потому что вместе с тетушкой Ириньей в дом входил свет, входила благость, входили доброта, само милосердие, бескорыстие. И люди на глазах добрели. В семье прекращались, кончались всякие ссоры. И на неделю, иногда на десять дней, иногда на две недели, в зависимости, от количества пошива в этом доме, воцарялось нечто вроде рождества Христова или пасхи, какой-то благоговейной тишины, какой-то удивительной красоты, доброты и сердечности...
Тетушка, конечно, у меня была очень религиозная, староверка. И она была начитанна, она прекрасно знала житийную литературу, она любила духовные стихи, всякие апокрифы. И вот целыми вечерами, бывало, люди слушают, и я слушаю, и плачем и умиляемся. И добреем сердцем. И набираемся самых хороших и добрых помыслов. Вот первые уроки доброты, сердечности, первые нравственные уроки — эти уроки идут от моей незабвенной тетушки Ириньи.