Читать «Microsoft Word - Андре Бретон. Безумная любовь, перевод Т. Балашовой.rtf» онлайн

Дмитрий

ANDREBRETONL'AMOURFOUARCANE-17

АНДРЕБРЕТОНБЕЗУМНАЯЛЮБОВЬ ЗВЕЗДАКАНУНА

Перевод с французского и послесловиеТамары Балашовой

МОСКВА «ТЕКСТ» 2006

БЕЗУМНАЯ ЛЮБОВЬ

Эти молодые люди, блестящие безымянные актеры, выходящие на сцену в том спектакле, который неизменно предлагает нам интеллектуальный театр, всегда казались мне фигурами символическими; в нихключ к ситуаци-ям,они знают секрет поведения; которое мне следовало бы предпочесть в момент событий, существенных для моей жизни. Являются мне эти персонажи всегда в черном, их семь или девять, лиц я не различаю. Держась поразительно прямо, сидят они рядом на скамье и ведут беседу. Именно так мне хотелось бы начать пьесу, а их роль состояла бы в умении беспощадно обнажать пружины действия. С наступлением темноты и до поздней ночи (не скрою, влияние психоанализа здесь бесспорно) они предавались бы таинственному ритуалу: я вижу, как они идут гуськом, безмолвно по берегу моря, осторожно обходя волны прибоя. Меня не раздражает их молчание, их реплики, пока они сидят на скамье, довольно бессвязны. Если искать им предшественников в литературе, я назвал бы «Альдернаблу» Альфреда Жарри, где тоже течет противоречивая речь, ускользая от мгновенного понимания; к тому же «Альдернаблу» завершается картиной, весьма мне близкой: «В сумерках, в треугольном лесу...»

Но почему за этим видением всегда следует другое, по смыслу ему бесспорно противоречащее? В той идеальной пьесе, о которой я говорю, занавес опускается после эпизода, играемого почти за сценой или, во всяком, случае в глубине абсолютно пустой сцены.

Я твердо убежден, что такая уравновешенная конструкция необходима, и чем дальше, тем менее вероятно,

2

что я буду ее менять. Остальные эпизоды пьесы пусть складываются по воле каприза, во всяком случае, они не стоят того, чтобы их обдумывать. С удовольствием представляю себе яркое освещение сцены, оборванное на- плывом темноты. Легкие рассуждения, вызывая то смех, то слезы, позволяют и хвалить, и осуждать — климат должен быть мягким! Потом вдруг сцена опять предстает перегороженной — то ли скамейкой, что была в первом действии, то ли стойкой кафе. На этот раз сидят женщины, в светлых, трогательно нежных — какие только можно вообразить — платьях. Симметрия требует, чтобы их тоже было семь или девять. Входит мужчина и узнает первую, вторую... узнает всех: он их любил и они его любили, с одной его связывали годы, с другой всего день. И сразу наплыв темноты!

Представимо ли нечто более патетическое? Как трудно вообразить поведение мужчины — если только он не подлец — в этой ситуации; я часто ставил себя на его место. Ему очень плохо, но он пытается восстановить

движение на коварной трапеции времени. Что-то вспоминает, что-то вспомнить не может, и на помощь приходят злые духи в обличий диких зверей. Золушкин башмачок, поблескивая, проносится по разным орбитам сцены.

Остается неспешно заполнить пространство и время между этими рядами; судьи сидят друг против друга — мужчины, чьи судьбы я повторял, когда любил, и женщины все, как одна, в светлых одеяниях. Рядом несет свои воды та же река — набегает, отступает, несется вдаль, играя округлыми камешками и тенями трав. Струи воды свиваются в спираль, как огненные пряди волос. Скользить по этой воде в чистых переливах света, потеряв представление о времени... Но что вместо времени? Кто научит нас сцеживать радостьвоспоминаний?