Читать «Immoralist. Кризис полудня» онлайн - страница 83

В итоге в клубе я пробыл двадцать пять минут: 4 минуты разглядывал стриптизера (в Питере они похожи на стриптизеров, в Москве же — на официантов, которых в наказание раздели догола и выкинули к посетителям), 20 минут пил пиво и наблюдал все те же рожи, что и десять лет назад.

После чего выполз на улицу. И тут началось.

Из припаркованной ржавой «копейки» высунулся хрестоматийный грязный небритый хач и заорал:

— Кюда ехыть, да?!

Я досадливо машу рукой и иду себе. Но хачик едет за мной, бибикая и вопя:

— Поды суда! Ну падайды на мынуту! Давай ебаться! Ну хоть пасасы!

И так — километр. Как будто никого моложе и дешевле в радиусе километра не было.

Понимая, что подобный эскорт меня не красит, я разворачиваюсь, подхожу к консервной банке «хачок в томате» и с интонациями пятнадцатилетней давности говорю:

— Слушай меня, чмо. Ты, бля, «копейку» продай, почку продай, бабло принеси, потом я на тебя поссать соглашусь, хуйло ферганское!

— Что оскорбляишь, да?! Я на зоне...

— На зоне ты на бродяжьих хуях скакал, пока не смылился. Иннах, животное!

Поняв, что плотских услад не будет, ухажер уезжает, а я спускаюсь к воде. Сидя на ступеньках, уходящих в серую воду, я смотрю на восход и понимаю, что не жалею ни на секунду о гордом северном призраке своей юности. Ни капли.

***

Прошлое должно оставаться в прошлом, не отпущенная вовремя юность разъедает душу, как разъедают тело вечно юные раковые клетки. Прощаясь с городом, расставляя последние точки, чтобы больше не возвращаться сюда, я должен обойти все места, углы и тени которых накатывают на меня deja vue в Москве и Лондоне, обойти всех людей, имена которых саднят в памяти. Я иду к Алле, зная заранее все ее реплики, все повороты головы, все морщины, которые добавили последние десять лет. Она как прилипчивая песенка — глупая, бессмысленная, которая крутится в моей голове много лет, и единственный способ избавиться от нее — прослушать еще раз.

— Жизнь — пьеса, а судьба — плохой драматург. — Алла ходит по комнате раздраженно, извиваясь швом длинной узкой юбки.

Алла вся состоит из длинных линий, чуть изогнутых к окончанию: длинные ногти, чуть загибающиеся вниз, кончики гладких волос, загибающиеся вверх, рот и глаза — удлиненные, как будто хотела улыбнуться, но в последний момент передумала, почти заплакала. Всегда в узком, обтягивающем, закрытом и поэтому — особенно непристойном. Я стараюсь слушать то, что она говорит, и не думать о линии ее тела, идущей параллельно шву на юбке, загибающейся серпом вниз и внутрь. И о розовых рубчиках от одежды на ее белом теле не думать, и — что она там говорит-то?

— Судьба перечитала греческих трагедий и постоянно ставит сюжет в тупик, из которого может вытащить только deus ex machina, и готово все, героиня повержена, хор воет, а машинный бог все не появляется, потому что ему невдомек, что я тут в театр играю, потому что его вообще не существует, его греки придумали, вредные, злые греки.