Читать «Immoralist. Кризис полудня» онлайн - страница 33

Жабо меня душит, жаба раздражает, и единственная радость — скашивать глаза на девочку, которая недавно пришла заниматься. На мой взгляд, девочка прекрасна. У меня в разгаре первая любовь, мы целуемся на балконе и курим, я отвоевываю право приходить домой тогда, когда считаю нужным, а не когда скажут. Так что гораздо больше, чем патриотическая песня, меня волнует необходимость понравиться маме избранницы — проснувшийся инстинкт политика утверждает, что без этого никак. (Через семнадцать лет мама избранницы скажет, что я всегда ей нравился, и почто дщерь ее кочевряжилась — не понятно).

Других мотиваций ходить на занятия у меня нет, и по мне это сильно заметно. На очередном занятии жаба Нина устраивает разбор моей личной жизни. Я встаю и выхожу вон. Блюстительница нравов пытается вернуть меня из коридора. Я оборачиваюсь, и внятно говорю: «Пошла нахуй, сука». После чего долго всхлипываю в сортире, давясь дымом «Родопи».

Пока я иду домой, в голове зреет жесткое, отчетливое понимание: я сейчас в первый раз изменю свою жизнь. Таких разов будет потом много, но этот был первым. А в первый раз, как известно, больно.

— Мама, мы выносим этот сосновый гроб «Красный Октябрь». Я больше туда не пойду.

Мама смотрит мне в глаза и понимает, что гроб действительно лучше убрать. Одновременно звонит недавно установленный телефон, бабка снимает трубку и через пять минут медленно и внятно, с прорезавшимися лагерными интонациями говорит жабе Нине на другом конце провода:

— Пошла нахуй, сука. — И кладет трубку. — Доча, концертную форму я им сама занесу.

Вообще-то, бабушек по матери у меня было две.

Александра родилась последней, ее матери тогда было уже за пятьдесят. Она была в семье младшей до окончания войны. После войны младшей стала Мария. Как и многие девицы того времени, она воспользовалась неразберихой и слегка подправила себе год рождения, помолодев на шесть лет. Всего в семье было одиннадцать детей. До старости дожили только девочки — мужчины по этой линии живут недолго, и потомства никто из пятерых братьев не оставил.

Потомство же сестер основало семейные кланы по всему бывшему Союзу.

Пана вышла замуж поздно, перед войной, в мае сорок первого начала рисовать маслом портрет мужа. Портрет остался недописанным, он так и стоял на комоде до самой ее смерти

— муж с войны не вернулся. Всего в браке она пробыла три месяца, и второй раз замуж уже не вышла — не было сил отвернуть недописанный портрет лицом к стене.

Александра вышла замуж за военного, выходца из Казахстана, после войны они осели в Кишиневе. Родилась моя мать, которая, в свою очередь, ездила рожать меня и брата в город своего детства.

Дед, как и многие колена его предков, умер в пути: в общественном транспорте, от обширного инфаркта. Ему было сорок два года. Александра, за неделю до этого похоронившая мать, села в угол и просидела, не двигаясь, неделю. Моей матери было одиннадцать, и страшный стеклянный взгляд Александры она запомнила сильнее и ярче, чем смерть отца и бабушки.

Через неделю абсолютно седая Шурочка вышла на работу — она была главным экономистом одного из республиканских министерств. Она пыталась начать курить и пить