Читать «Философия человека в творчестве Ф. Достоевского» онлайн - страница 430

Уже сказанного достаточно для того, чтобы утверждать несомненную и принципиальную связь между самыми важными идеями немецкого философа и представлениями о христианстве и его исторической судьбе, характерными для русского писателя. Однако можно наметить и другие связи, которые касаются сути философских концепций человека у Ницше и Достоевского.

В последней написанной им работе, в «Ессе homo», Ницше, осмысливая все свое творчество, соединяет Заратустру и Диониса, и через это соединение констатирует, что главное в Заратустре — это его способность найти основание для существования даже при полном продумывании мысли о вечном возвращении («самой бездонной мысли»), т. е. о бесконечном существовании человека в последовательности земных жизней, ни одна из которых не гарантирует абсолютного совершенства. Это основание и дает Дионис, который выступает у позднего Ницше в качестве Бога, который не умер, в отличие от «прежнего» Бога («выдуманного» религиями), а всегда жил и живет в человеке — и требует невероятных усилий для своего явления в мире. «Психологическая проблема в типе Заратустры заключается в вопросе, <...> каким образом тот, кто обладает самым жестоким, самым страшным познанием действительности, кто продумал “самую бездонную мысль”, не нашел, несмотря на это, возражения против существования, даже против его вечного возвращения, — напротив, нашел еще одно основание, чтобы самому быть вечным утверждением всех вещей, “говорить огромное бесконечное Да и Аминь”... “Во все бездны несу я свое благословляющее утверждение”... Но это и есть еще раз понятие Диониса»¹⁶.

Главная «привилегия» этого Бога (Диониса), говоря словами Дмитрия Карамазова, состоит в том, что он в своем явлении в человеке несет ему блаженство (Ницше), или радость (Достоевский), которая возвышает человека над незыблемой закономерностью мира и его вечного возвращения, позволяет чувствовать себя «наивысшим проявлением всего сущего»^{17 18} и не подчиняться миру, а самому управлять им и его истиной. Все сказанное позволяет с достаточной долей уверенности говорить, что ницшевский Заратустра может быть понят как точное повторение Христа Достоевского — того самого Христа, который «есть Бог, насколько Земля могла Бога явить».