Читать «Голос и ничего больше» онлайн - страница 61

случайно — он находится на стороне женщин. Но если он вносит эту фатальную амбивалентность, то единственным логичным решением было бы запретить и религиозную музыку — и действительно, к такому радикальному заключению, другой крайности, приходят пуритане: в течение пятнадцати лет, с 1645 по 1660 год, во время правления Кромвеля, музыка была запрещена Англиканской церковью, книги по музыке и партитуры были сожжены, а органы уничтожены как «дьявольские флейты»³⁵. Бог был восстановлен в Слове и тишине.

Я хотел бы завершить эту «краткую историю метафизики» Французской революцией, хотя и следовало бы учесть немалое число отклонений и проанализировать гораздо большее число авторов. На пике победной Революции в 1793 году возникла великолепная идея основать Национальный институт музыки, учреждение, посредством которого государство впредь занималось бы музыкой во имя великого блага народа³⁶. Франсуа-Жозеф Госсек, ответственный за проект, написал в программном тексте надлежащим образом о том, что его целью будет про-

движение музыки, которая могла бы «своим звучанием поддерживать и воодушевлять энергию защитников равенства, и запретить ту, которая размягчает души французов изнеженными звуками в салонах или храмах, посвященных самозванству»³⁷. Музыка должна быть изъята со дворов, из церквей и концертных залов, она должна играться на открытом воздухе, доступная для всех; мелодии должны быть такими, чтобы люди могли их петь вместе, а не с этими претенциозными и помпезными уловками, которые служат одному разврату. Госсек сам вошел в историю музыки как инициатор больших хоров и один из первых композиторов, пишущих произведения для духовых оркестров. Музыканты должны были стать государственными служащими, вместо того чтобы зависеть от щедрости богачей, и вся музыкальная деятельность должна была программироваться и организовываться сверху³⁸.

Роли таким образом могут быть перевернуты, и те же орудия обращены против Церкви, впредь воспринимаемой как главный агент голоса против смысла. Но защитники разума невольно оказались в полном согласии со своими врагами: голос, лишенный смысла и изнеженный, был одинаково опасен для обоих лагерей. Крайне симптоматичным оказывается то, что одним из первых декретов Революции был запрет на публичное пение для кастратов, ставших эмблематичными и чудовищными представителями извращенности и коррумпированности «старого режима», воплощением его аморального «наслаждения», олицетворенного в голосе³⁹. Они были не только героями классической и бароч-