Читать «Голос и ничего больше» онлайн - страница 175
Unknown Author
4
Мы находим другое попутное упоминание Кафки в семинаре Лакана «От Другого к другому» (1968/1969). На занятии 11 июня 1969 г. Лакан предлагает Троянского коня с его пустым животом, «эту пустую совокупность», скрывающую опасный объект, в качестве подходящей модели для большого Другого, где Троя как таковая появляется в расширении как «кафковский замок».
5
6
Здесь приводится один из великих примеров, взятый из книги Фрейда об остроумии:
7
Прежде чем попращаться с Одиссеем, я хотел бы лишь напомнить, что в классической иконографии Одиссей был трансформирован в христианского героя. Начало этому было положено Амвросием Медиоланским в IV в., который описывал Одиссея как человека, мужественно сопротивляющегося соблазну. Таким образом, в бесконечных интерпретациях мы видим его привязанным к мачте, в пародии на Христа, распятого на кресте, окруженного толпой обнаженных девушек на пляже или сирен, ставших русалками; он покрыт потом и дрожит, борясь сам с собой, героически противостоя соблазну, словно святой Антоний, он представляет греческий образец христианских добродетелей. И мы можем запросто увидеть, что он отдается этой христианской форме «избытка наслаждения», этой обманутой — а значит, непреодолимой—форме наслаждения в прегрешении и самобичевании. Для общего смотра многообразного применения образа сирен см.
8
Немецкий словарь предлагает выражение «das tragt eine Maus auf den Schwanz fort» для обозначения такого маленького количества, что мышь могла бы нести его на своем хвосте (со всей неоднозначностью немецкого слова «хвост»/ «пенис»). Существует одно достаточно вульгарное выражение по-словенски: «мышиный пенис», которое означает самую маленькую вещь, которую только можно себе представить; мышиный голос относится к тому же разряду вещей. Пенис мыши — иносказание для кастрации? Не является ли Жозефина кастратом, не в этом ли секрет ее голоса?
9
«Больше нет ни собственного смысла, ни фигурального смысла, а есть распределение состояний в диапазоне слова. <... > Речь уже идет не о сходстве между поведением животного и поведением человека, и еще меньше о чем-то вроде игры слов. Нет больше ни человека, ни животного, поскольку каждый детерриторизирует другого. <... > Животное не говорит „как“ человек, но извлекает из языка тональности без значения»