Читать «Голос и ничего больше» онлайн - страница 156

⁴⁷

Лакан Ж. Семинары. Книга 10. С. 342.

⁴⁸

Там же. С. 342-343.

⁴⁹

Баас очень хорошо формулирует это: «Если этот голос <... > не является моим, то ответ, который я могу дать на его призыв, это всегда мой ответ» (Baas В. De la chose a l’objet. R 205).

⁵⁰

Лакан устанавливает непосредственную связь между фундаментальной фантазией и влечением: «...После того как субъект оказывается по отношению к а сориентирован, переживание базового фантазма становится, само, влечением» (Лакан Ж. Семинары. Книга 11. С. 290).

⁵¹

Одна из главных статей Лакана по этой проблеме носит самое подходящее название «О фрейдовском ,,Trieb“ (импульсе) и желании психоаналитика» («Du ,,Trieb“ de Freud et du dёsir du psychanalyste», Ecrits), связывающее таким образом влечение и позицию аналитика.

Голоса Кафки

Возьмем в качестве предварительной отправной точки вопрос имманентности и трансцендентности у Кафки, который очень быстро может привести к некоторому замешательству и является всего лишь воплощением отношений между внутренним и внешним, которые мы рассмотрели. Другими словами, существует целый ряд интерпретаций, утверждающих, что всю сложность мира Кафки можно, пожалуй, наилучшим образом описать, обращаясь к трансцендентности закона. Действительно, кажется, что закон недосягаем для «героев» Кафки: у них никогда не получается узнать, что было сказано, закон — это всегда ускользающая тайна, само его существование — вопрос предположения. Где закон, что он требует, что он запрещает?¹ Мы всегда «перед лицом закона», за

его дверями, и один из великих парадоксов этого закона в том, что он ничего не запрещает, но сам запрещен, он основан на запрете запрета, его запрет как таковой запрещен*. Мы никогда не сможем достичь места запрета — если бы мы могли это сделать, то были бы спасены — так, по крайней мере, кажется. Трансцендентность закона по этой самой причине иллюстрирует несчастную судьбу героев Кафки, и единственная трансцендентность в мире Кафки — трансцендентность этого закона, который похож на недостижимое, непостижимое божество, на мрачного бога, посылающего непонятные пророческие знаки, но мы никогда не можем определить его место, цель, его логику или значение.

Однако при более близком рассмотрении эта неуловимость трансцендентного закона оказывается миражом: это необходимое заблуждение, иллюзия угла зрения, ибо если закон от нас ускользает, то не по причине его трансцендентности, а потому, что у него нет внутреннего. Это всегда перекладыва-

ние от одной инстанции к следующей, поскольку это не что иное, как движение отсрочки, он совпадает с этим бесконечным движением уклонения. Непостижимая тайна за закрытой дверью, за непроницаемым фасадом — вовсе не тайна, нет никакой тайны за пределами этого метонимического движения, которое может быть воспринято как совпадающее с движением желания. Если у закона нет внутреннего, то у него нет и внешнего: мы «всегда уже» внутри закона, нет внешнего по отношению к закону, закон — это чистая имманентность, «беспредельное поле имманентности вместо бесконечной трансцендентности»², если процитировать Делёза и Гваттари, так как это второе прочтение стало по праву известным именно благодаря их книге о Кафке, одной из недавних наиболее влиятельных интерпретаций.