| You had to live--did live, from habit that became instinct--in the assumption that every sound you made was overheard, and, except in darkness, every movement scrutinized. | Приходилось жить -- и ты жил, по привычке, которая превратилась в инстинкт, -- с сознанием того, что каждое твое слово подслушивают и каждое твое движение, пока не погас свет, наблюдают. |
| Winston kept his back turned to the telescreen. | Уинстон держался к телекрану спиной. |
| It was safer; though, as he well knew, even a back can be revealing. | Так безопаснее; хотя -- он знал это -- спина тоже выдает. |
| A kilometre away the Ministry of Truth, his place of work, towered vast and white above the grimy landscape. | В километре от его окна громоздилось над чумазым городом белое здание министерства правды -- место его службы. |
| This, he thought with a sort of vague distaste--this was London, chief city of Airstrip One, itself the third most populous of the provinces of Oceania. | Вот он, со смутным отвращением подумал Уинстон, вот он, Лондон, главный город Взлетной полосы I, третьей по населению провинции государства Океания. |
| He tried to squeeze out some childhood memory that should tell him whether London had always been quite like this. | Он обратился к детству -- попытался вспомнить, всегда ли был таким Лондон. |
| Were there always these vistas of rotting nineteenth-century houses, their sides shored up with baulks of timber, their windows patched with cardboard and their roofs with corrugated iron, their crazy garden walls sagging in all directions? | Всегда ли тянулись вдаль эти вереницы обветшалых домов XIX века, подпертых бревнами, с залатанными картоном окнами, лоскутными крышами, пьяными стенками палисадников? |
| And the bombed sites where the plaster dust swirled in the air and the willow-herb straggled over the heaps of rubble; and the places where the bombs had cleared a larger patch and there had sprung up sordid colonies of wooden dwellings like chicken-houses? | И эти прогалины от бомбежек, где вилась алебастровая пыль и кипрей карабкался по грудам обломков; и большие пустыри, где бомбы расчистили место для целой грибной семьи убогих дощатых хибарок, похожих на курятники? |
| But it was no use, he could not remember: nothing remained of his childhood except a series of bright-lit tableaux occurring against no background and mostly unintelligible. | Но -- без толку, вспомнить он не мог; ничего не осталось от детства, кроме отрывочных ярко освещенных сцен, лишенных фона и чаще всего невразумительных. |
| The Ministry of Truth--Minitrue, in Newspeak [Newspeak was the official language of Oceania. For an account of its structure and etymology see Appendix. ]--was startlingly different from any other object in sight. | Министерство правды -- на новоязе[1] Миниправ -- разительно отличалось от всего, что лежало вокруг. |
| It was an enormous pyramidal structure of glittering white concrete, soaring up, terrace after terrace, 300 metres into the air. | Это исполинское пирамидальное здание, сияющее белым бетоном, вздымалось, уступ за уступом, на трехсотметровую высоту. |
| From where Winston stood it was just possible to read, picked out on its white face in elegant lettering, the three slogans of the Party: | Из своего окна Уинстон мог прочесть на белом фасаде написанные элегантным шрифтом три партийных лозунга: |
| WAR IS PEACE FREEDOM IS SLAVERY IGNORANCE IS STRENGTH | ВОИНА -- ЭТО МИР СВОБОДА -- ЭТО РАБСТВО НЕЗНАНИЕ -- СИЛА |
