| He had seen it lying in the window of a frowsy little junk-shop in a slummy quarter of the town (just what quarter he did not now remember) and had been stricken immediately by an overwhelming desire to possess it. | Он приметил ее на витрине старьевщика в трущобном районе (где именно, он уже забыл) и загорелся желанием купить. |
| Party members were supposed not to go into ordinary shops ('dealing on the free market', it was called), but the rule was not strictly kept, because there were various things, such as shoelaces and razor blades, which it was impossible to get hold of in any other way. | Членам партии не полагалось ходить в обыкновенные магазины (это называлось "приобретать товары на свободном рынке"), но запретом часто пренебрегали: множество вещей, таких, как шнурки и бритвенные лезвия, раздобыть иным способом было невозможно. |
| He had given a quick glance up and down the street and then had slipped inside and bought the book for two dollars fifty. | Уинстон быстро оглянулся по сторонам, нырнул в лавку и купил книгу за два доллара пятьдесят. |
| At the time he was not conscious of wanting it for any particular purpose. | Зачем -- он сам еще не знал. |
| He had carried it guiltily home in his briefcase. | Он воровато принес ее домой в портфеле. |
| Even with nothing written in it, it was a compromising possession. | Даже пустая, она компрометировала владельца. |
| The thing that he was about to do was to open a diary. | Намеревался же он теперь -- начать дневник. |
| This was not illegal (nothing was illegal, since there were no longer any laws), but if detected it was reasonably certain that it would be punished by death, or at least by twenty-five years in a forced-labour camp. | Это не было противозаконным поступком (противозаконного вообще ничего не существовало, поскольку не существовало больше самих законов), но если дневник обнаружат, Уинстона ожидает смерть или, в лучшем случае, двадцать пять лет каторжного лагеря. |
| Winston fitted a nib into the penholder and sucked it to get the grease off. | Уинстон вставил в ручку перо и облизнул, чтобы снять смазку. |
| The pen was an archaic instrument, seldom used even for signatures, and he had procured one, furtively and with some difficulty, simply because of a feeling that the beautiful creamy paper deserved to be written on with a real nib instead of being scratched with an ink-pencil. | Ручка была архаическим инструментом, ими даже расписывались редко, и Уинстон раздобыл свою тайком и не без труда: эта красивая кремовая бумага, казалось ему, заслуживает того, чтобы по ней писали настоящими чернилами, а не корябали чернильным карандашом. |
| Actually he was not used to writing by hand. | Вообще-то он не привык писать рукой. |
| Apart from very short notes, it was usual to dictate everything into the speak-write which was of course impossible for his present purpose. | Кроме самых коротких заметок, он все диктовал в речепис, но тут диктовка, понятно, не годилась. |
| He dipped the pen into the ink and then faltered for just a second. | Он обмакнул перо и замешкался. |
| A tremor had gone through his bowels. | У него схватило живот. |
| To mark the paper was the decisive act. | Коснуться пером бумаги -- бесповоротный шаг. |
| In small clumsy letters he wrote: | Мелкими корявыми буквами он вывел: |
| April 4th, 1984. | 4 апреля 1984 года |
| He sat back. | И откинулся. |
