Читать «Из глубин памяти» онлайн - страница 22

Федор Маркович Левин

По тому, как он ее читал, чувствовалось, что именно это стихотворение ему ближе всех других из асеевских стихов.

Что же ты грустишь, моя лада, о моей непонятной песне? Радо сердце или не радо жить с такою судьбою вместе?! Если рада слушать такое, не проси у меня покоя. Знать, недаром на свете живу я, если слезы умею плавить, если песню сторожевую я умею вехой поставить. Пусть других она будет глуше,— ты ее, пригорюнясь, слушай!

После этого наступил мой черед. Не могу без огорчения вспомнить о моем докладе. Я совершенно не понимал в то время, как неуместна лекция на юбилейном вечере, как не нужно в этом зале, заполненном писателями — сверстниками, друзьями, читателями, давно знающими и любящими Асеева, — говорить им то, что они и сами знают. Здесь нужно было горячее писательское слово, я же явился тем докладчиком-вороной, который зло осмеян в записных книжках Ильфа. Короче, — я провалился.

На десятой минуте меня слушали из вежливости, на пятнадцатой уже невежливо переговаривались друг с другом. И только сам Асеев был стоек и терпеливо слушал, посматривая на меня с другого конца стола президиума зорким голубым глазом.

Сразу вслед за мной вызвали Симонова. Он быстро прошел из коридора к трибуне, взлетел на нее и громко, вдохновенно сказал свое взволнованное патетическое слово, в котором восхищение поэзией Асеева соединялось с уважением к нему и благодарностью младшего поколения. Зал слушал его напряженно и наградил шумными аплодисментами.

Помню выступление Веры Инбер.

Соловей! Россиньоль! Нахтигаль! Выше, выше! О, выше! О, выше! Улетай, догоняй, настигай Ту, которой душа твоя дышит.

Она прочла эти асеевские строки в такой интонации, что они прозвучали, как ее собственные, инберовские стихи.

Асеев слушал всех и, казалось мне, затаенно улыбался: один из вас любит у меня одно, другой — другое, третий — третье, а все это — мое, все это — я, я объемлю все это многообразие. Да, юбилей был настоящим праздником не только его друзей и близких, но и всей советской поэзии.

И в первом ряду зала внимательно слушала выступления спутница всей жизни Асеева, золотоволосая Ксения Михайловна, Оксана, к которой обращено столько влюбленных стихов поэта.

С той поры минуло много лет, мои отношения с Асеевым не шли далее обмена приветственными словами при встречах, хотя все эти годы, за исключением военных, мы жили в одном доме и видели друг друга часто.

Но именно в последние год-полтора сложились у нас добрые и близкие отношения, и Николай Николаевич звонил мне, звал к себе и даже сетовал, если я долго не приходил. А мне, признаюсь, было как-то неловко первым искать встречи, я боялся утомить его, наскучить. Я же знал, как много ходит к нему поэтов, знакомых, друзей, как часто звонят ему из редакций и издательств.