Читать «Несообразность» онлайн
Дэшил Хэммет
Дэшил Хэммет Несообразность
Дэшил Хэммет
* * *
Папа был, хотя, возможно, кое-кто и упрекнет меня в неучтивости, явно не в духе. Он так выпятил свой подбородок, глядя на меня из-за стола, что эпитет «грубый», которым наградил его однажды какой-то рассерженный журналист, подходил ему сейчас как нельзя лучше: а в усах его точно желчь разлилась – во всяком случае у меня сложилось именно такое впечатление. Конечно, усы его на самом деле вряд ли могли претерпеть какие-либо изменения – их цвет, в каком бы папа ни пребывал настроении, всегда бросался в глаза.
– Так ты, значит, не оставил свои дурачества?
На столе я заметил письмо, прикрытое папиной ладонью. Судя по форме и цвету – от редактора «Жонглера»: несколькими днями раньше я послал ему сонет.
– Если ты имеешь в виду мое сочинительство... – почтительно, но с достоинством заговорил я. Прошло всего несколько месяцев с тех пор, как мне исполнилось тридцать, и я полагал, что имею право на свободу в выборе занятия, даже если это занятие не очень-то приятно папе. – Если ты имеешь в виду мое сочинительство, то смею тебя заверить, папа, что никакие это не дурачества, а совершенно серьезное дело.
– Но какого же... – Если я, передавая папины выражения, иногда их искажаю, то это, прошу поверить, вовсе не потому, что моему родителю свойственна некая непоследовательность мысли. Дело в том, что он зачастую находит нужным пожертвовать любезностями ради того, что он называет живостью выражения. – ... какого же ... ты кропаешь стишки? Или больше не о чем писать? Господи, Робин, да ты бы мог подготовить несколько толковых, серьезных статей о нашем деле – таких, которые представили бы публике нашу работу во всей красе и одновременно послужили бы нам хорошей рекламой.
– Человек пишет то, к чему у него склонность, – не слишком уверенно, как уже было не раз, начал я. – Вдохновению не прикажешь.
– Флоренс!
Не хочу утверждать, что папа проревел это слово, но более мягкие синонимы совершенно не годятся для того, чтобы в точности передать силу звука, которую он вложил в новое имя нашей стенографистки – отец заявил, что будет называть ее именно так и никак не иначе.
В дверях появилась мисс Кинан, поведшая себя на этот раз несколько странно – вместо того чтобы направиться к папиному столу с той легкомысленной шумливостью и самоуверенностью, которой, как уверяет склонная к преувеличениям пресса, отличаются секретарши, она так и осталась стоять в дверях, ожидая дальнейших приказаний.
– Флоренс, проследите, чтобы на мой стол впредь не попадала корреспонденция, имеющая отношение к рифмоплетству моего сына.
– Хорошо, мистер Тин, – ответила она голосом удивительно кротким для человека, привыкшего разговаривать с папой, точно она была членом его семьи.
– Дорогой папа, – попробовал было возразить я, когда мисс Кинан удалилась, – я и впрямь думаю...
– Не смей называть меня дорогим папой! И вовсе ты ни о чем не думаешь! Тот, кто думает, не станет таким...
Бессмысленно повторять здесь папины слова, большей частью совершенно безрассудные. Даже глубокое чувство сыновней преданности не могло сдержать возмущения, которое – и я это чувствовал – отразилось на моем лице. Но я выслушал все молча и, когда он, сделав нажим на последних словах, швырнул мне письмо из «Жонглера», я удалился к себе.