Читать «Женщины у колодца» онлайн - страница 122

— Да ты вовсе и не был в салоне! — прервал его Олаус.

Оливер возмутился.

— Я не был в салоне, по твоему? — крикнул он.

— Ты хочешь нас уверить? Но ведь шкипер находится на берегу, — в свою очередь закричал Олаус.

Оливер уступил.

— Я проходил мимо салона и всё рассмотрел. Не понимаю, как это ты никогда не можешь заткнуть свою глотку, — возразил он Олаусу и, обернувшись к другим, прибавил: — Капитан должен быть очень богат.

— Он тебе сам сказал это? — вмешался Олаус.

Тут Оливер напустил на себя важность, вспомнил, что он заведующий складом и не подобает ему спорить с человеком, который стоит настолько ниже его. У калеки ведь существует собственная гордость!

Но и у Олауса тоже есть своя гордость. Видел ли кто-нибудь, чтоб он отступал когда-либо? Поэтому он остаётся на пристани, когда все уходят, и остаётся просто лишь потому, чтобы показать, что он не из тех, которые уходят. Упрямый, взбалмошный человек, но без всякой злобы, только большой крикун, он был неисправимый пьяница, но никогда не выпрашивал ничего, кроме табаку. Он был невежлив, никогда не кланялся почётным лицам города и никого не признавал. Благодаря своему железному здоровью, он мог спать, где попало, под открытым небом или под крышей. Он был только простым рабочим в гавани, жалким калекой, но всё же остался человеком. Конечно, у него были основания сетовать на свою судьбу, но он никогда не жаловался и топил своё горе в вине. Вообще, он был большой чудак. Ему даже и во сне не снилось что-нибудь украсть и можно было вполне доверить ему товары на пристани. Но если представлялся случай, то он резко высказывал своё мнение людям, не щадя никого. Его дерзость, в сущности, была всегда чистосердечной, он никогда ни от кого не прятался, говорил прямо, что хотел сказать, никого не боясь, как грубый и безответственный человек. Он привык, в конце концов, к тому, что у него была только одна рука; он мог ведь и одной рукой поднимать и носить тяжести. Всё-таки лучше иметь одну руку, чем совсем их не иметь, и Олаус примирялся со своим несчастьем. Он смотрел свысока на жирного Оливера. Этот жалкий дурак имел только одну ногу! И оба калеки презирали друг друга. Но перевес, конечно, был на стороне Оливера и он, в сознании своего преимущества, выказывал подчас навязчивое сострадание своему собрату по несчастью. Он жалел, что несчастье сделало его пьяницей и в состоянии бешенства он бьёт свою жену.

— Я не бью её! — кричал Олаус. — Это случалось лишь тогда, когда она начинала с другими заигрывать. Смотри ты лучше за своей женой!

Но Оливер не отставал и участие его к Олаусу принимало совсем трогательный характер. Он говорил ему:

— Тебя можно искренно жалеть. Уже не говоря про твоё лицо, но ещё хуже с твоими руками. Ведь ты не можешь сам себе помогать ни в чём, не можешь даже вдеть нитку в иголку! Да, мне сердечно жаль тебя!

Конечно, Олаус не мог вдеть нитку в иголку, но зато он не стал безбородым и гладким, как баба. Наоборот, у него было костлявое лицо тёмного цвета, и пороховые зёрна, застрявшие у него в щеках, конечно, не стали светлее от времени. А лицо Оливера было гладкое и круглое, как задняя часть у ребёнка, щеки у него отвисли и рот был всегда мокрый. Наружность Олауса была разумеется мало привлекательна, но в наружности Оливера было что-то отталкивающее.