Читать «Я не свидетель» онлайн - страница 9

Еще Тюнен помнил, что в их эшелоне было три товарных вагона, в которых везли из самого Старорецка каких-то лошадей, Антон и еще два пожилых мужика были при них конюхами.

Из Энбекталды Антон уехал в 1949 году в Старорецк к какой-то родственнице. Все эти годы они переписывались, но с каждым десятилетием все реже и реже, к нынешнему времени получали друг от друга одно-два письма в год, а случалось, что и через раз…

И сейчас Тюнен решил не только написать приятелю, но и, пересняв, отправить фотографию: вдруг этот Иегупов на ней — отец Антона, а у Антона может и нет такого снимка, то-то будет человеку приятно, память.

Тюнен достал из старого иссохшего комодика общую тетрадь, выдрал двойной листок в клеточку, в шариковой ручке паста застыла, давно не пользовался, и он повертел стержнем над пламенем спички, почеркал штришками по белому полю газеты и приступил к сочинению письма. Излагал все обстоятельно — и про сообщение Анерта из Мюнхена, и про фотографию, копию с которой посылает, и что это должно остаться в секрете, только между ними (главное, чтоб сын Александр не знал), объяснил при этом мотивы.

Послание это Тюнен отправлял заказным «до востребования», как и просил Антон, поскольку в одном из последних писем сообщал, что дом их должны ставить на капремонт, это на год-два, а куда переселят, он покуда не знает. Написав письмо, Тюнен отправился к знакомому фотографу, чтобы снять копию со снимка…

3

Левин сидел у себя в кабинете, заполнял какие-то анкеты, необходимые для собеса. Стол его был прибран, никаких бумаг, как прежде. На сейфе стояла радиоточка, «Маяк» передавал последние известия. На отдельном столике были разложены стопками писчая бумага, жесткие папки с надписью «Дело», мягкие папки с надписью «Надзорное производство»…

В одиннадцать, как и условились, пришел Михальченко. Высокий, сильный, в стеганой синей куртке, где каждый квадрат словно был накачан воздухом, отчего Михальченко казался еще выше и необъятней. Левин обратил внимание, что лицо бывшего капитана обрамляла уже заметная русая борода, раньше тот всегда был гладко выбрит.

Михальченко протянул правую, здоровую руку, снял куртку и кепку, повесил на вешалку, пригладил сперва, а потом чуть взбил густые волосы и проходя мимо столика, указал на стопки папок:

— Запасец, смотрю, большой. На сколько пятилеток? — засмеялся, садясь обок Левина.

— Это уже наследство для будущего хозяина кабинета… Жирком обрастаешь, Иван.

— Жена откармливает за все годы, — он положил большие руки на стол, и Левин увидел полураспрямленные пальцы левой — сухой мертвенной белизны, с неестественно выпуклыми одеревеневшими синюшными ногтями.

— Как рука? — спросил Левин.

— Упражняю, хожу на массаж. Немного расшевелил… Когда уходите, Ефим Захарович?

— Дело в суде пройдет…. надеюсь гладко, тогда уж… Ну, выкладывай.

— Я по вашу душу, Ефим Захарович.