Проходят актеры, Алферьев, Босницкий, Зорин.
Явление 8Из маленькой двери, слегка спотыкаясь, входит князь, – грязный, волосы взъерошены, один ус вниз, другой вперед, глаза мутные.
Зорин (увидев, досадливо.) А-а… (Быстро идет к князю.) Послушайте: ну, разве можно в таком виде?
Князь (равнодушно). Побаиваюсь.
Зорин (настойчиво). Идите домой: вы не имеете права марать свой студенческий мундир.
Князь (качнувшись). Вы думаете? Вы думаете право марать принадлежит только вам, литераторам? Так ведь я свой мундир мараю, а Беклемишев и свой и своих двух жен. Тьфу! Я за Марью Васильевну в морду ему дам. Он не смеет ставить ее в такое положение: в одном доме сегодня ее не приняли, – это я наверно знаю, – потому что убеждены, что и она потакает. Это хорошо?! Ему бы и советовали мундир не марать… Проповедники!.. Тьфу!
Зорин (торопливо, ласково). Ну, идем, идем…
Князь (идя с ним). То-то идем… (Вырывая руку.) Постой, ведь я пропал… а не будь твоего Беклемишева, она, может быть, полюбила бы меня… Я ее ведь любил с пятнадцати лет. (Плачет, все смотрят.)
Алферьев (тихо). Дубина!
Зорин (печально, увлекая князя). Идем…
Занавес
Картина IIКабинет квартиры Рославлевой. В полумраке, слабо освещенном догорающим камином, тонут предметы. В окна светит луна, вырисовываются белые мраморные статуи, голые ветви дерев.
Явление 1Беклемишев (входит). У-уф! (Бросает шапку.) Никого нет, слава богу! (Берет со стола письмо, разрывает и читает следующее место громко.) «Дело Натальи Алексеевны кончилось, к сожалению, не в ее пользу». (Бросает письмо.) А-а! И Зорин туда же. (Ложится на кушетку.) И все как один – выбирай! А если нельзя выбирать… (Раздраженно,) Выход?! Но нет выхода. (Быстро встает.) Бросить Машу, детей? Или эту, когда отрезал ей все в жизни, когда есть сознание, что висит над бездной, и для нее последняя веревка – я? А, проклятие? Надо лгать, если не хочешь быть чьим-нибудь палачом. И всякого прижать вот так, как меня, к стене, и ничего другого не придумает. И все понимают это и вместе с тем требуют. (Ходит и снова ложится). Выход?! (Приподнимается на локте.) Но кто этот судья, который говорит мне: выбирай? Общество? Но при большей лжи, большем искусстве громадное большинство этого самого общества прекрасно обходит эту форму. И издеваются и в то же время требуют ее! Общество? Само несостоятельное, само запутавшееся в своих сетях, само создающее рабынь, живущих только одним. Но в таком случае и я не признаю приговоров этого общества. Это личное мое дело, только личное, и никто не смеет (вскакивает), не смеет совать свой нос. (Быстро ходит, опять ложится, успокоенным голосом.) Э! Пишите ваши приговоры, но власть подписать принадлежит только одной. А общество… Довольно, что для этого общества я работаю со всей правдой, со всей искренностью, на какую только хватает меня. (Успокоившись.) С обществом мы – квиты. (После некоторого молчания.) Теперь надо отдохнуть, надо нервную систему привести в порядок… Теперь все равно поеду за границу.
