Читать «Орхидея» онлайн - страница 20

Николай Георгиевич Гарин-Михайловский

Беклемишев. Жена одна, другая друг…

Зорин. Но друг-то сам считает себя женой…

Беклемишев. Но как же иначе?

Зорин. Да уж хоть формальность соблюдайте. Сидит у Натальи Алексеевны!.. Ведь все знают… В какое же положение вы Марью Васильевну ставите? Не имеете права. И неужели вы думаете, что она так-таки ничего не понимает? Да и без того ее глупое, смешное положение перед всеми… И говорит, что друг… (Качает головой.) Не поздоровится от такого друга…

Беклемишев (нервно, зло). Но что же делать?

Зорин (нехотя). Да нельзя же и так. Сами ставите себя в безвыходное положение.

Беклемишев. Оно само создается – это положение.

Зорин. Перестал бы бывать.

Беклемишев. Не могу же я бывать там, где из-за меня не принимают Наталью Алексеевну. Хотя бы и у вас в доме. Как ни люблю я вашу жену…

Зорин смущенно поводит руками.

Я понимаю, но и я не могу, потому что и Наталья Алексеевна из-за меня несет жертвы…

Зорин. Н-да! Доложу вам, выкрутились вы на позицию… Ну, надо смотреть… Идите вы к Марье Васильевне в ложу. (Уходит.)

Явление 2

Беклемишев, облокотясь спиной о стойку, тяжело задумывается. Входят Босницкий и Алферьев.

Алферьев (показывая на Беклемишева). Вот он.

Босницкий (размашисто жмет руку Беклемишеву). Ну что ж, успех? Mes compliments!

Алферьев. А я откровенно скажу: я не удовлетворен. Люди ломают копья на какой-то совершенно личной почве. Кому это интересно?

Босницкий. Вам бы какую-нибудь дьявольскую интригу из политической жизни: нищий там наверху, в мансарде, и управляет всем миром?

Алферьев. Начать с того, что миром управляют не нищие, а законы. И, следовательно, этот идеал политического деятеля пора бы и в архив сдать.

Босницкий. А, например, гауптмановские темы?

Алферьев. Да, интересно. Ну, да, впрочем, и не в этом теперь дело, – надо все-таки слушать… Мне вот только Борису Павловичу два слова сказать… (Берет Беклемишева под руку.)

Босницкий (берет Беклемишева под другую руку). В таком случае, виноват, я всего одно слово имею сказать Борису Павловичу. (Отводит Беклемишева.)

Алферьев (качает головой, добродушно). Экий нахал!

Босницкий. Послушайте! Нельзя так афишировать. Вы, может быть, подумаете, что я завидую тому, что вы можете так свежо, с такой верой еще относиться к тому, что во мне вызывает только смех… Уверяю вас: не зависть заставляет меня говорить… Ну, конечно, вы там творческая сила, литератор, вам надо поднимать «проклятые вопросы»… вы создали до сих пор то, за что я не дам выеденной скорлупы яйца, а вы не пожалеете и жизни… Но выясните мне, что вы всей этой историей с Рославлевой, этой афишировкой хотите доказывать, и кому? По-моему, здесь нет почвы, и чем серьезнее вы будете доказывать, что она есть, тем смешнее будет ваше положение…

Беклемишев. Не все же негодяи…

Босницкий. Негодяи, конечно, не все, но скрытое от глаз не всякий видит, а то, что на виду, что подчеркивается, видят все и дорисовывает каждый по-своему… И этим вы, конечно, отдаете себя добровольно в руки любого негодяя… Но, и кроме негодяев, есть много тупых к чужим страданиям и даже охотников вышучивать… Я не понимаю, и никто не поймет… Не сердитесь: мне-то, конечно, все равно, а если и вам все равно, то что ж… Вам все равно?