Читать «Золотые миры (Избранное)» онлайн - страница 245

Оттого, что больше нет ненастья,

Оттого, что ничего не жаль,

И легко рассказывать печаль,

И так трудно говорить, о счастье.

29. V. 1927

Еще сильнее это выражено в стихотворении, написанном через два дня после приведенного выше.

СЧАСТЬЕ

Больше не о чем мне тосковать,

Неспокойные дни миновали.

И счастливое сердце опять

Задрожало тоской о печали.

Счастью нет ни конца, ни преград,

Счастье тянется няниной сказкой.

Так смешно про него говорят.

Я надену веселую маску

На цветистый его маскарад.

Помню: ветер, бараки, оливы…

Помню: мост, и туман, и огни…

Непривычны мне светлые дни.

Я не верю, что стала счастливой.

И, когда-нибудь в пьяной мечте,

Задыхаясь, сжимая запястье, —

Упаду на последней черте

Моего невозможного счастья.

31. V. 1927

Почему-то это прекрасное стихотворение не вошло ни в один сборник ее стихов. Оно очень характерно для всего миросозерцания Ирины.

Эта черта — неверие в бескорыстие даров судьбы и постоянное ожидание худшего — у Ирины, отчасти, фамильная: она очень выражена, между прочим, у меня. Я хорошенько не знаю, откуда у меня этот врожденный пессимизм в натуре (меня иногда считали не столько пессимистом, сколько маловером вообще), но у меня действительно очень развита склонность к предвидениям, преимущественно в худую сторону. В жизни вообще, особенно в моей административной практике, эта черта имела и хорошие стороны, в смысле предупреждения дурного оборота дела, но в личной моей жизни она являлась очень мучительной, доходя в этом отношении до гипертрофии. Захворает ли кто в семье — я уже себя готовлю ко всевозможным осложнениям болезни. Запоздает ли кто — я уже беспокоюсь, не случилось ли что-нибудь и т. д. Поэтому я всегда являлся слабой поддержкой жене в тяжелых обстоятельствах семейной жизни (например, болезни детей и т. д.), наоборот, я сам сильно нуждался в поддержке. Больше всего, конечно, страдала от этого моего беспокойного характера моя жена, которая всегда, и с большим основанием, конечно, упрекала меня в самовнушении, в накликивании, в отсутствии настоящей веры и проч. Она была права, но мне всегда было трудно утешать в том, в чем я сам не был уверен. Всякая ложь, хотя бы «во спасение», мне была чужда… Весьма возможно, что Ирина, которая очень любила своих родителей и прислушивалась к их мнениям, унаследовала от меня эту черту и, по своему обыкновению, ее культивировала.

Но, конечно, многое она себе «вбивала в голову». Хотя бы, эта фраза: «я знаю, что буду несчастна», которая появилась у нее задолго до ее роковой болезни, по существу ничем не вызывалась, — Ирина была захвачена своей любовью.

Зацветают в Париже каштаны,

Как венчальные строгие свечи.

Опускается вечер туманный —

По-весеннему дымчатый вечер.

За оградой туманного сада

Сумрак полон томленьем и ленью.

Лиловеют за ржавой оградой

Чуть расцветшие кисти сирени,

А уж сердце быть прежним не может,

Стало новым, взволнованно-странным

Оттого, что в аллеях каштаны

На венчальные свечи похожи.

25. IV. 1927

В это время она была готова с полной искренностью, уже будучи больной, писать на больничной койке: