Читать «Золотые миры (Избранное)» онлайн - страница 139
Ирина Николаевна Кнорринг
«Часто я люблю бродить одна…»
Часто я люблю бродить одна
По туманным набережным Сены,
Слушать, как играет тишина
Ласковым, мучительным и тленным.
Жизнь моя! Уж мне себя не жаль,
Милая! Я этого не стою.
Пусть одна бессменная печаль
Непробудно ляжет надо мною.
В мире есть одна большая грусть,
Лишь она — жива и неизменна.
Я когда-нибудь не возвращусь
С опустевшей набережной Сены.
«Отяжелела душа…»
Отяжелела душа.
Мелко-мелко дрожат ресницы.
На мосту замедлю шаг —
Мне ведь некуда торопиться.
Жутким кажется Нотр-Дам.
А внизу чернеет вода.
Спотыкаюсь на каждом шагу,
На холодном ветру коченея.
Только знаю, что не смогу,
Всё равно — не сумею.
Над Парижем небо в крови…
— Мыслитель, благослови!
«День прошёл без меня…»
День прошёл без меня.
День прошёл. И беде не помочь.
Но мне жаль бесполезного дня,
Соскользнувшего в тихую ночь.
Завтра — время кляня —
Снова ждать роковой темноты,
Отцветанья ненужного дня,
Чтоб назвать его снова пустым.
— Ведь и ты
Без меня.
Из дневника («В тот день ни купол неба мутно-синий…»)
В тот день ни купол неба мутно-синий,
Воздвигнутый над городом, как храм,
Ни красота архитектурных линий,
В туман закутанного Нотр-Дам,
Ни глубина Латинского квартала
Не радовала и не волновала.
И не было трагедии, ни фраз,
Звучащих патетически. А просто
Мне было скучно. И в ресницы глаз
Вплетался мутный, синеватый воздух.
И долго я стояла на мосту,
Уныло вглядываясь в пустоту.
И вызвал вдруг впервые цепкий страх
Среди фигур у левого портала
Святой, которого не раз видала,
Держащий голову свою в руках.
За мной следил, как некий тайный зритель,
И, может быть, благословлял Мыслитель.
А дома — знала — безнадёжный круг,
Где время крутит часовые стрелки,
А на столе — немытые тарелки,
На лицах — боль и на губах — испуг.
А я люблю весёлый, звонкий смех,
Быть может, больше всех, сильнее всех…
В тот день без шляпы, с спутанной причёской,
Бродила я по берегам реки,
И на мосту в лицо мне ветер хлёсткий
Хлестал и жутко холодил виски.
И ничего как будто не случилось,
А просто всё ушло, переменилось.
На набережной там, в последний раз
Я ощутила странное волненье,
При сочетанье пёстрых: слов и фраз,
Что прежде называли вдохновеньем,
Что прежде было счастьем и мечтой,
А после — тоже стало пустотой.
Я в этот день не понимала — где я?
Мне всё хотелось что-то рассказать,
Быть с кем-то ласковее и нежнее,
Кому-то письма длинные писать,
И лечь в постель, сжимая нервно пальцы,
Чтоб больше никогда не просыпаться.
«Ясней и ясней синяки под глазами…»
Ясней и ясней синяки под глазами
И яркость накрашенных губ,
С тех пор, когда губы впервые сказали:
«Зачем я себя берегу?»
Он горек, мой жребий: в тоске подневольной,
Жечь день за мучительным днём,
Чтоб вечером снова обидно и больно
Клеймить себя страшным клеймом.
На всех перекрёстках упрямо и долго
Кричать о неистовом зле,
Что я не исполнила страшного долга,
Что страшно мне жить на земле.
