Читать «Глухарь» онлайн - страница 33

Ты чувствуешь смерть повсюду, вдыхаешь ее и она горчит на твоем белом и пересохшем языке. А ты пытаешься перехитрить Великую Коварницу. И когда она, обманутая тобой, выхватывает слепо первые, попавшиеся ей под кинжал, души, ты кричишь, хохоча: «Я здесь, слепая! Я здесь!»

И тогда она принимает облик юной арестантки, соблазняющей тебя своим бешеным желанием. Сначала вы перестукиваетесь, затем начинаете переписываться… Она пишет тебе такое, отчего у тебя снова пересыхает горло и сердце взрывается от прилива взбесившейся крови. И ты отдаешь вертухаям все, что имеешь, чтобы только прорваться к ней. И прорываешься! И вы убиваете друг друга, отнимая всю любовь и ничего не оставляя взамен… Ничего, кроме сумасшедшего животного секса! — И это второй поцелуй нирваны.

А в холодные и тоскливые минуты, на пути от смерти к смерти, когда вода и осень, судьба дарует тебе короткий покой — с вином и табаком и в обществе старого друга, с которым есть что вспомнить, и есть о чем промолчать.

И все, что я запомнил из долгого путешествия по кладбищу человеческих душ и надежд, все смешалось во мне. И я не уверен, что некоторые события происходили именно так, как отложились. И кое-что я помню просто потому, что об этом мне напоминают татуировки на моих руках. И все прошедшее умирает во мне, умирая вместе со мной. И я принимаю день вчерашний за день завтрашний, а оба этих дня считаю вечностью. Но если не пытаться думать о жизни, если не анализировать ее, то может померещиться сослепу, что жизнь действительно имеет какой-то смысл… В натуре. Запиши слитно — «внатуре».

Чужая жизнь, оставленная где-то.

Молю о том, чтоб тень легла не так

На позвонки оконного скелета,

Иль грохнул паровоз по пустырям.

Трава твоя — ништяк! А я, между прочим, первый раз до фиолетовых кругов на малолетке обкурился. Вообще все что случается с мальчиками в период полового созревания запоминается так ярко и отчетливо, что кажется порой будто это было чем-то самым важным и значительным из всей жизни. Такое первое ощущение мужского начала. Тянет к опасному и запрещенному.

Кто-то увлекается риском и рискует до конца уже. А кто-то довольствуется воспоминаниями о тех детских переживаниях. Каждому свое.

Я ведь говорил уже, что мне за этого педагога по прозвищу «Людоед» пятерку припаяли? Говорил? С этой травой ни черта не помню!

Вот и прикинь, из «бессрочки» меня уже везут как полноценного арестанта в колонию для несовершеннолетних — в Литву, в Каунас. Сучье место с долгой и уродливой историей. Я, конечно, знал тогда, что этапируют меня в Каунас, вот только дорога оказалась какой-то запутанно-странной: через московский транзит в Матросской Тишине.

Там, в Матросске, я и завис на шесть месяцев.

На самом деле в Москве я должен был дождаться всего-то вильнюсского этапа. Но рентген выявил очаги на легких. И вместо столыпинского вагона я попал в тюремную лечебницу. В туберкулезное отделение.