Читать «Закат и падение Римской Империи» онлайн - страница 135

Не было возможности верить ни в прочность такого прими­рения, ни в то, что Элиогабал, при всей своей низости, согла­сится управлять империей при столь оскорбительной зависи­мости. Он скоро пустился на опасную хитрость из желания испытать преданность солдат. Слух о смерти Александра и естественно возникавшее подозрение, что он убит, разожгли страсти солдат до бешенства, и буря утихла только благодаря прибытию и влиянию популярного юноши. Оскорбленный этим новым доказательством привязанности войск к его дво­юродному брату и их презрения к его особе, император де­рзнул подвергнуть казни некоторых вожаков восстания. Его неуместная строгость привела к немедленной гибели и его фаворитов, и его матери, и его самого. Элиогабал был умер­щвлен негодующими преторианцами; его обезображенный труп тащили по улицам и сбросили в Тибр. Его память сенат заклеймил вечным позором, а потомство подтвердило спра­ведливость этого приговора.

Вместо Элиогабала преторианцы возвели на престол его двоюродного брата Александра. Новый государь находился точно в таких же, как и его предшественник, родственных связях с семейством Севера, имя которого он себе присво­ил; его добродетели и опасности, через которые он прошел, уже сделали его дорогим для римлян, а сенат в избытке усер­дия облек его в один день всеми титулами и правами импера­торского достоинства. Но так как Александр был скромный и почтительный к старшим семнадцатилетний юноша, то бразды правления попали в руки двух женщин, его матери Мамеи и его бабки Мезы. Эта последняя недолго пережила возвышение Александра; после ее смерти Мамея одна оста­лась регентшей и над сыном, и над империей.

Во все века и во всех странах самый разумный или по меньшей мере самый сильный пол присваивал себе государ­ственную власть, предоставляя другому полу лишь заботы и удовольствия семейной жизни. Впрочем, в наследственных монархиях, и в особенности в монархиях новейшей Европы, дух рыцарской вежливости и законы наследования приучили нас к странным исключениям из общего правила: нередко случается, что женщину признают абсолютной государыней большого королевства, в котором она не считалась бы спо­собной занимать самую скромную гражданскую или воен­ную должность. Но так как римские императоры все еще считались военачальниками и сановниками республики, то их жены и матери, хотя и носили имя Августы, никогда не разделяли с ними их личных почестей, и царствование жен­щины было бы ничем не изгладимым нарушением общих правил в глазах тех коренных римлян, которые вступали в браки без любви или которые любили без деликатности и уважения. Правда, надменная Агриппина задумала прис­воить себе отличия императорской власти, которую она дос­тавила своему сыну, но ее безрассудное честолюбие внушало отвращение всем гражданам, дорожившим честью Рима, и нашло себе преграду в хитрости и твердости Сенеки и Бурра. Следовавшие затем императоры, руководствуясь здра­вым смыслом или, может быть, просто из равнодушия, не пытались оскорблять предрассудки своих подданных, и бес­путный Элиогабал был первый император, давший своей ма­тери право заседать рядом с консулами и подписывать декреты Законодательного собрания в качестве его постоянного члена. Более благоразумная сестра ее Мамея отказалась от этой бесполезной и для всех ненавистной прерогативы; тогда был издан закон, навсегда исключавший женщин из сената и предававший адским богам всякого, кто нарушит его свя­тость. Мужское честолюбие Мамеи искало не блеска вла­сти, а ее сущности. Она умела сохранить безусловное и неп­рерывное влияние на ум своего сына и не хотела делить его привязанность ни с какой соперницей. С ее согласия Алек­сандр женился на дочери одного патриция, а его уважение к тестю и любовь к императрице не совмещались с привязан­ностью или с интересами Мамеи. Патриций был казнен по пустому обвинению в измене, а жена Александра была с по­зором выгнана из дворца и сослана в Африку.