Читать «Записка о древней и новой России» онлайн - страница 21
Unknown
или Кассия пред смертью или в уединении. Россияне одобрили юного
монарха, который не хотел быть окружен ими и с величайшею
надеждою устремили взор на внука Екатерины, давшего обет
властвовать по её сердцу!
Доселе говорил я о царствованиях минувших — буду говорить о
настоящем, с моею совестью и с государем, по лучшему своему
уразумению. Какое имею право? Любовь к Отечеству и монарху,
некоторые, может быть, данные мне Богом способности, некоторые
знания, приобретенные мною в летописях мира и в беседах с мужами
великими, т.е. в их творениях. Чего хочу? С добрым намерением —
испытать великодушие Александра и сказать, что мне кажется
справедливым и что некогда скажет история.
Два мнения были тогда господствующими в умах: одни хотели,
чтобы Александр в вечной славе своей взял меры для обуздания
неограниченного самовластия, столь бедственного при его родителе;
другие, сомневаясь в надежном успехе такового предприятия, хотели
единственно, чтобы он восстановил разрушенную систему Екатеринина 48
царствования, столь счастливую и мудрую в сравнении с системою
Павла. В самом деле, можно ли и какими способами ограничить
самовластие в России, не ослабив спасительной царской власти? Умы
легкие не затрудняются ответом и говорят: «Можно, надобно только
поставить закон еще выше государя». Но кому дадим право блюсти
неприкосновенность этого закона? Сенату ли? Совету ли? Кто будут
члены их? Выбираемые государем или государством? В первом случае
они — угодники царя, во втором захотят спорить с ним о власти, —
вижу аристократию, а не монархию. Далее: что сделают сенаторы,
когда монарх нарушит Устав? Представят о том его величеству? А
если он десять раз посмеется над ними, объявят ли его
преступником? Возмутят ли народ?.. Всякое доброе русское сердце
содрогается от сей ужасной мысли. Две власти государственные в
одной державе суть два грозные льва в одной клетке, готовые
терзать друг друга, а право без власти есть ничто. Самодержавие
основало и воскресило Россию: с переменою Государственного Устава
ее она гибла и должна погибнуть, составленная из частей столь
многих и разных, из коих всякая имеет свои особенные гражданские
пользы. Что, кроме единовластия неограниченного, может в сей
махине производить единство действия? Если бы Александр,
вдохновенный великодушною ненавистью к злоупотреблениям
самодержавия, взял перо для предписания себе иных законов, кроме
Божиих и совести, то истинный добродетельный гражданин российский
дерзнул бы остановить его руку и сказать: «Государь! Ты
преступаешь границы своей власти: наученная долговременными
бедствиями, Россия пред святым алтарем вручила самодержавие
твоему предку и требовала, да управляет ею верховно, нераздельно.
Сей завет есть основание твоей власти, иной не имеешь; можешь
все, но не можешь законно ограничить ее!..» Но вообразим, что
Александр предписал бы монаршей власти какой-нибудь Устав, 49