Читать «В хате» онлайн - страница 5

— Какой части?

Раненный в голову перевел дыхание. Бабка Анисья, вся дрожа, ожидала.

— Не скажу.

— А ну, Ганс, помоги ему. У него слова не пролазят сквозь зубы, помоги-ка.

Солдат замахнулся и ударил раненого кулаком по лицу. Голова в грязной, пропитанной кровью повязке бессильно качнулась назад. Но раненый, напрягая волю, снова выпрямился.

— Не скажу.

— Где армия?

— Не знаю.

— Ганс, напомни-ка ему, ты только ему напомни. Бедняжка, видно, забыл… Но мы ему напомним, ах как напомним…

Удар в скулу. Второй, третий. Кровавые пятна выступили на повязке. Анисья подавила рвущийся из горла крик.

— Где люди из деревни?

— Не знаю… Я никого не видел, — хрипел раненый.

Старший гневно смял лежащие перед ним бумаги.

— Ганс, он не видел… Понимаешь, он не видел… Ну-ка, помоги ему увидеть. Понимаешь, так помоги, чтобы он, наконец, увидел…

Раненый упал. Анисья приподнялась. Нет, этого не может быть, старые глаза обманывают! Солдат вытащил штык. Двое сели на лежащего. Осторожным, точно рассчитанным движением солдат воткнул штык в левый глаз раненого. Раздался нечеловеческий крик и тут же, задушенный, умолк.

— Где армия?

— Не знаю… не скажу… Ничего не скажу, — с усилием прохрипел раненый. Кровь текла из глазницы, хлестала изо рта. Старший, встав из-за стола, наклонился над умирающим. На его лице выразилось что-то вроде любопытства. Он ткнул носком сапога неподвижное тело.

— Спросите его еще раз — будет говорить или нет?

Переводчик низко наклонился над лежащим. Бабка Анисья услышала клокотание крови в горле раненого. И сквозь этот страшный звук со стоном, с усилием прорвались слова:

— Чуешь, сурмы заиграли…

— Что, что? — заинтересовался старший. — Что он говорит?

— Ничего…

— Как ничего? Он сказал что-то?

— Что-то бессвязное…

— Прикончить, — сказал старший.

Солдат нацелился штыком.

— Не тут! — заорал старший. — Убрать из хаты!

Солдат, взяв подмышки неподвижное тело, потащил его к порогу. Анисья видела, как тащатся по полу бессильные ноги, как струйка крови проводит след по всей хате.

Она сидела, придерживая руками сердце. По стенам плясали черные тени, стучали кованые сапоги. Перед столом стоял теперь другой. Он покачивался в руках поддерживающих его солдат. Старший снова сел за стол.

— Следующий! Спрашивайте.

Анисья торопливо спрятала голову под одеяло. Она затыкала пальцами уши, чтобы не слышать. Зажимала ладонями глаза, чтобы не видеть. Со стоном проклинала свою жизнь, которая тянулась девяносто, девяносто с лишним лет, чтобы дойти до этой ночи. До этой ночи! Она проклинала свои глаза, что не ослепли вовремя, не затянулись сплошь бельмом, что увидели. Проклинала свои уши, что не оглохли вовремя, что могли это слышать.

Сквозь одеяло до старых ушей доносились стоны и отчаянный, монотонный, все один и тот же крик:

— Не знаю! Не скажу!

И, наконец, тишина. Она долго не решалась выглянуть из-под одеяла. Наконец, высунула голову. Те, по-видимому, собирались спать, расстегивали пояса, снимали сапоги. Закрыли окна ставнями. Задвинули засов у дверей. Перед домом расположились лагерем солдаты, за дверями ходил часовой, но офицеры, видно, никому и ничему не доверяли. Старший сам осмотрел и попробовал засов у дверей. Проверил ставни. И сам подошел к печке посмотреть, спит ли там старуха.