Читать «Грация и Абсолют» онлайн - страница 85

Лонгин ответил, что, может, и так, а может – просто народ не способен ни к какой мысли и рад при начале пожара поплясать оттого, что стало светлее.

Густав Александрович вступился за русских: военные неудачи скоро отрезвили их от бездумного ликования, хотя, сделал он оговорку, до пробуждения разума было далеко. Началась охота за немецкими фамилиями. Царских генералов, которые их носили, подозревали в шпионаже в пользу Германии.

Найзеля мучил жар, болезненное возбуждение подстёгивало его, он должен был высказаться на выстраданную тему.

– Тот, кто не был немцем в царской России, не может не удивиться, что в ней нам было лучше, чем русским. Она, управляемая нашими царями, дала нам благополучие, а именно это значит, что мы не могли хотеть ей вреда, ибо кто же хочет вреда самому себе? Генерал-немец имел в ней то материальное положение и те перспективы для своих детей, каких не могла предоставить Германия. И потому можно только вообразить некоего сумасшедшего генерала, который намеренно привёл бы свою армию к поражению от германцев. Его помощь не была бы ими признана, лавры достались бы его противнику германскому генералу, который отнюдь не захотел бы быть пустышкой, проехавшей на чужой подлости. Было бы сказано, что он разгадал замыслы неприятеля, который сделал эту и ту ошибку. И где и кто провозгласил бы: «Нет, тут было тайное геройство! Проигравший именно повёл дело так, чтобы его армия была разбита, ибо в нём германская кровь и он желал победы Германии!»

Лонгин рассмеялся от души, а больной вновь прибегнул к носовому платку, при этом досадуя, что Лемке ещё недостаточно опровергнут. Требовались фигуры симпатичных немцев, и Густав Александрович обратился к вечно прелестной повести.

– Тип генерала-немца в «Капитанской дочке» не превзойдён, хвала Пушкину! – проговорил он и передал, что сохранила память: мужчина высокого роста, но уже сгорбленный старостью. Длинные волосы совсем белы. Гринев подал ему письмо и услышал: «Поже мой! Тавно ли, кажется, Андрей Петрович был еше твоих лет».

В самом деле, он ли не вызывает добрых чувств – не забывающий старых друзей Андрей Карлович, которого никогда и ни при каких обстоятельствах не заподозришь в неверности престолу? В молодости славный воин был не чужд, как и его товарищ Гринев-старший, проказ с некой Каролинкой, ему приятно это вспомнить, и разве же не видно, что такой человек не сделает подлость, не запустит руку в казну, не займётся подсиживаньем? В нём не появилось чванства, заносчивости, меж тем как Пушкин показывает весьма важное обстоятельство. Старший Гринев давно праздно живёт в своём именье, а немец дослужился до генеральского чина, остаётся в армии, и русский дворянин просит его распорядиться о судьбе сына.

Лонгин в мысли об извечной русской лени внимал Найзелю, который заговорил о своих родственниках, сделавших при царях блестящую карьеру. Жена дворника принесла кастрюльку со сваренными яйцами. Лонгин завернул их в два вафельных полотенца и помог больному приложить их к крыльям носа: