Читать «Закат и падение Римской империи. Том 5» онлайн - страница 71

В четыре больших церковных праздника он раздавал за четверть года деньги на содержание духовенства, своей прислуги, монастырей, церквей, кладбищ, богаделен, римских госпиталей и других учреждений своей епархии. В первый день каждого месяца он раздавал бедным, смотря по времени года, определенное количество хлеба, вина, сыра, овощей, оливкового масла, рыбы, свежих провизий, одежды и денег; и кроме того, из его казны беспрестанно отпускались суммы на непредвиденные требования нужды или личной заслуги. Не терпящие отлагательства нужды больных и беспомощных людей, иностранцев и пилигримов удовлетворялись ежедневными и ежечасными подаяниями, и первосвященник сам не садился за свой скромный обед до тех пор, пока не отнесут несколько блюд с его собственного стола каким-нибудь достойным сострадания беднякам. Бедствия того времени довели римскую знать и римских матрон до того, что они не краснея принимали церковные подаяния: три тысячи девственниц получали от своего благодетеля пищу и одежду, и многие из спасшихся от варваров итальянских епископов находили гостеприимство в Ватикане. Григория основательно называли отцом его страны, и такова была необыкновенная щекотливость его совести, что он сам наложил на себя на несколько дней запрещение исполнять свои первосвященные обязанности за то, что один нищий умер на улице. 2. Бедствия Рима вовлекли заменявшего апостолов пастыря в занятие и мирными делами, и военными, и он едва ли отдавал сам себе отчет в том, что побуждало его заменять своего отсутствующего государя — благочестие или честолюбие. Григорий пробуждал императора из продолжительного усыпления, обращал его внимание на неправильные действия или на неспособность экзарха или его чиновников, жаловался на то, что ветеранов вывели из Рима для защиты Сполето, поощрял италийцев охранять свои города и алтари, и в минуту крайней опасности согласился назначить трибунов местной армии и руководить ее военными действиями. Но колебания, вызванные человеколюбием и религией, сдерживали воинственный пыл папы; он осуждал всякого рода подати, даже те, которые налагались для покрытия военных расходов, так как считал их гнусными и обременительными, и в то же время защищал против императорских Эдиктов благочестивую трусость солдат, отказывавшихся от военной службы для поступления в монахи. Если верить заявлениям самого Григория, он мог бы без большого труда истребить лангобардов при помощи их внутренних раздоров, и истребить так, что не осталось бы в живых ни короля, ни какого-либо герцога или графа, способного спасти этот несчастный народ от мщения его врагов. Но в качестве христианского епископа он предпочел благотворные заботы о внутреннем спокойствии; благодаря его посредничеству стихла военная тревога; но он был слишком хорошо знаком с хитростью греков и с раздражительностью лангобардов, чтобы поручиться за исполнение условий перемирия. Обманувшись в своей надежде достигнуть заключения повсеместного и прочного мира, он осмелился спасти свое отечество, не испросив на то согласия императора или экзарха. Неприятельский меч висел над Римом, но был отклонен мягким красноречием и благовременными подарками первосвященника, умевшего внушать уважение и еретикам и варварам. К заслугам Григория византийский двор отнесся с упреками и оскорблениями, но папа нашел в преданности признательного населения самую благородную награду гражданина и самое лучшее право на верховную власть.