Читать «Метелица» онлайн - страница 271

Анатолий Борисович Данильченко

Об этом хотелось сказать Захару и еще о многом, да при Максиме не скажешь.

— Ты погоди, сынок, не торопись, — продолжал он подрагивающим голосом. — Чего тут знать? Батька я твой, значит, и жить мы должны вместе. Как же иначе! Ты просто отвык от меня, это пройдет. Через недельку я устроюсь, огляжусь… Да?

— Не знаю, как тетя Прося…

Видно было, что ему тягостно сидеть тут, разговаривать с Захаром, и Прося сказала:

— Пойди, Максим, глянь там, кажется, стадо идет. Загонишь корову, а то она повадилась мимо бегать.

— Хорошо, — откликнулся он с готовностью и торопливо вышел.

Захар свесил голову и выглядел теперь еще более жалким, растерянным.

Но только не Просе было его жалеть.

— А ты другого ждал? — спросила она сухо.

— Сын ведь.

— Сын… Состругал, значит, и дите твое? Мало этого.

— Так вышло, чего ж теперь.

— А раз так вышло, то какой он тебе сын. Сам видишь, чужой ты ему. И ненужный. Не пойдет, помяни мое слово.

— Никак, против настроила? — спросил он уже тверже, поджимая губы и выпрямляясь на диване.

— Не говори что попадя! Дитенку и так несладко пришлось. Знаешь, на улице всегда найдутся охотники пошпынять.

— Я тебе верю. Значит, отвык, это поначалу. Образумится.

— А когда он привыкал к тебе? Он ко мне привык, разве не понятно!

— Понятно, Прося, понятно. Ты ему заместо матери. Спасибо тебе.

— Я ж сказала, нечего меня благодарить! — осерчала она. — Не для тебя растила, не надейся. Своего племянника растила, а не сына твоего. Чуешь разницу?

Захар сгорбился, уставился в пол, полез в карман за куревом.

— Чую, как не чуять. И все равно спасибо. Я вот чего хотел сказать… Ты прости меня, если можешь. — Он закурил, торопливо затянулся и, выдув дым в окошко, проговорил отрывисто, будто выталкивая каждое слово: — Виноват я. Перед Тимофеем. И перед тобой. Виноват.

— Знаем.

— Время такое было. Грозился мне Тимофей, ну и вот…

— Ах, время виновато. Вон оно как! Ловкая открутка.

— Злой ты стала, Прося. Своего я нахлебался, сама видишь, — развел он руками, точно приглашая оглядеть себя — постаревшего, исхудалого, сломленного судьбой человека.

— Злой?! — вскинулась она. — А ты на что рассчитывал — на жалость мою? Вот признался наконец в подлости своей, а я и запрыгала от радости. Своего, говоришь, нахлебался? Верно, своего! Твое с тобой и останется, нечего передо мной выставлять. Да ты к кому за жалостью пришел? Может, хатой ошибся?

— Говори что хочешь и будешь права, — отозвался он глухо.

— И это знаю.

Прося встала, выглянула в окно. Она и не заметила, как на дворе сгустились сумерки, как пришло стадо, и Максим, впустив корову, запирал ворота. Разговаривать с Захаром больше не хотелось, да и не о чем.

— Надо корову подоить.

— Кликни его, — попросил Захар. — Так и не поговорили. Он не болеет? Худой…

— Растет.

Она включила свет, которого ждали в Метелице еще до войны, а провели только прошлым летом, и, захватив подойник в кухне, вышла. Максим уже сидел на крыльце, задумчиво теребя холку приникшего к его коленям Дружка.