Читать «Метелица» онлайн - страница 271
Анатолий Борисович Данильченко
Об этом хотелось сказать Захару и еще о многом, да при Максиме не скажешь.
— Ты погоди, сынок, не торопись, — продолжал он подрагивающим голосом. — Чего тут знать? Батька я твой, значит, и жить мы должны вместе. Как же иначе! Ты просто отвык от меня, это пройдет. Через недельку я устроюсь, огляжусь… Да?
— Не знаю, как тетя Прося…
Видно было, что ему тягостно сидеть тут, разговаривать с Захаром, и Прося сказала:
— Пойди, Максим, глянь там, кажется, стадо идет. Загонишь корову, а то она повадилась мимо бегать.
— Хорошо, — откликнулся он с готовностью и торопливо вышел.
Захар свесил голову и выглядел теперь еще более жалким, растерянным.
Но только не Просе было его жалеть.
— А ты другого ждал? — спросила она сухо.
— Сын ведь.
— Сын… Состругал, значит, и дите твое? Мало этого.
— Так вышло, чего ж теперь.
— А раз так вышло, то какой он тебе сын. Сам видишь, чужой ты ему. И ненужный. Не пойдет, помяни мое слово.
— Никак, против настроила? — спросил он уже тверже, поджимая губы и выпрямляясь на диване.
— Не говори что попадя! Дитенку и так несладко пришлось. Знаешь, на улице всегда найдутся охотники пошпынять.
— Я тебе верю. Значит, отвык, это поначалу. Образумится.
— А когда он привыкал к тебе? Он ко мне привык, разве не понятно!
— Понятно, Прося, понятно. Ты ему заместо матери. Спасибо тебе.
— Я ж сказала, нечего меня благодарить! — осерчала она. — Не для тебя растила, не надейся. Своего племянника растила, а не сына твоего. Чуешь разницу?
Захар сгорбился, уставился в пол, полез в карман за куревом.
— Чую, как не чуять. И все равно спасибо. Я вот чего хотел сказать… Ты прости меня, если можешь. — Он закурил, торопливо затянулся и, выдув дым в окошко, проговорил отрывисто, будто выталкивая каждое слово: — Виноват я. Перед Тимофеем. И перед тобой. Виноват.
— Знаем.
— Время такое было. Грозился мне Тимофей, ну и вот…
— Ах, время виновато. Вон оно как! Ловкая открутка.
— Злой ты стала, Прося. Своего я нахлебался, сама видишь, — развел он руками, точно приглашая оглядеть себя — постаревшего, исхудалого, сломленного судьбой человека.
— Злой?! — вскинулась она. — А ты на что рассчитывал — на жалость мою? Вот признался наконец в подлости своей, а я и запрыгала от радости. Своего, говоришь, нахлебался? Верно, своего! Твое с тобой и останется, нечего передо мной выставлять. Да ты к кому за жалостью пришел? Может, хатой ошибся?
— Говори что хочешь и будешь права, — отозвался он глухо.
— И это знаю.
Прося встала, выглянула в окно. Она и не заметила, как на дворе сгустились сумерки, как пришло стадо, и Максим, впустив корову, запирал ворота. Разговаривать с Захаром больше не хотелось, да и не о чем.
— Надо корову подоить.
— Кликни его, — попросил Захар. — Так и не поговорили. Он не болеет? Худой…
— Растет.
Она включила свет, которого ждали в Метелице еще до войны, а провели только прошлым летом, и, захватив подойник в кухне, вышла. Максим уже сидел на крыльце, задумчиво теребя холку приникшего к его коленям Дружка.