Читать «Метафизика исповеди. Пространство и время исповедального слова. Материалы международной конференции» онлайн - страница 86

Для Эрьзи слово никогда не было посредником в исповеди. Он вообще плохо владел словом. (Ту же черту отмечает Л.Иванова у Голубкиной: “Как часто бывает у скульпторов, когда она говорила, то выражала свои мысли с усилием”^[53]). По натуре Эрьзя был неразговорчив, малообщителен. Мордвин, он плохо знал русский. Живя подолгу заграницей (Италия, Франция, Аргентина), практически не смог выучить ни одного языка. Ко времени возвращения на родину почти забыл не только русский, но и родной, мордовский, язык. Вместе с тем, немногим близким друзьям он много и охотно рассказывал о своей жизни, используя причудливую смесь русского, мордовского, испанского, итальянского, французского. В его устных рассказах (наиболее объективно зафиксированных Г.Сутеевым^[54]), в автобиографических записках (неопубликованных) он предстает как внешний человек, герой авантюрного романа. Акцент здесь делается на фабульность, преобладает внешняя жизнь: экстраординарные события, невероятные приключения, неожиданные происшествия, встречи и т.д. Исповедальное начало здесь практически отсутствует. Эрьзя как внутренний человек раскрывается только в своем творчестве. Сокровенный мир души, чувств, переживаний он выражает в пластических, визуальных образах. Этапами исповедального пути Эрьзи являются его автопортреты.

Первый из известных сегодня автопортретов художника-скульптора “Тоска” (“Автопортрет”, 1908), созданный в Италии. Параллель с образом Христа здесь наименее очевидна. Акцентированы национально-типические черты внешнего облика героя. В портрете преобладает исповедальное начало: откровенность, обнаженность чувств, выплеск сокровенный переживаний, стремление сделать зримым и понятным для другого существо своей души. Это горькая исповедь человека, одинокого в отчужденном обществе, столкнувшегося с жестокостью мира, современной цивилизации, измученного скитаниями на чужбине, заботой и нуждой. Исповедь как осознание себя в бытии выражается здесь в категории тоски.

Тоска - весьма распространенный тип умонастроения в культуре серебряного века, важная характеристика состояния общественной психологии этого периода, один из доминирующих мотивов искусства. Многообразные оттенки переживания чувства тоски передают произведения И.Анненского, А.Блока, А.Белого, Вяч.Иванова, Н.Бердяева, М.Врубеля и др. Тоска в русской культуре серебряного века - понятие метафизически отягощенное. В автопортрете Эрьзи наряду с биографической повествовательностью присутствует и некая метафизическая сущность, его тоска обусловлена не только биографически, но и метафизически. Тоска в автопортрете Эрьзи - не является выражением абсолютной пустоты и смерти духа, это не “смертная тоска” (А.Блок), не безысходно-бесплодное уныние, не безнадежное отчаяние, не выражение болезненного состояния души. Это тоска по родине, и тоска по человеку, неизбывно-жгучая тоска по идеалу, “тоска по небесам” (Вяч.Иванов). В этой тоске человека, одаренного сильным темпераментом и твердой волей, угадывается направленность, стремление, порыв. Это та “благоухающая тоска” – источник всякого творчества, о которой говорил Вяч.Иванов: “тоска по чему-то, которая не только не есть смертный грех, но свидетельство жизни духа”.^[55] Это тоска описанная Н.Бердяевым в его “Самопознании” – тоска, направленная к высшему миру, к трансцедентальному, сопровождающаяся осознанием ничтожества, пустоты, тленности окружающей действительности. Та тоска, которая “в сущности есть тоска по вечности...” Это также “тоска от нереализованности преизбыточных сил и неуверенности, что удастся вполне реализовать свои силы” ... ибо “ошибочно думать, что тоска порождена недостатком сил. В жизненной напряженности есть и момент тоски”^[56]. Кроме того, тоска в автопортрете Эрьзи - это тоска по самому себе - еще не обретенному, не выявленному и не явленному. Автопортрет “Тоска” – это исповедь души мужественной, не сломленной, напряженно-взыскующей.