Читать «Метафизика исповеди. Пространство и время исповедального слова. Материалы международной конференции» онлайн - страница 82
Unknown
В природе музыки отсутствует тот элемент статичности и "фиксированности", который присущ другим видам искусства, даже если брать наиболее подвижные, философически наполненные его формы, например, поэтическое слово. Музыка - это единственный вид искусства, для которого тютчевский образ молчания-исповеди из стихотворения "Silentium" ("мысль изреченная есть ложь") наполняется реальным и удивительно глубоким смыслом. Музыка есть подлинное молчание, если точкой отсчета считать непроговоренность музыкального “слова” в культуре. Реальная абстрактность, свойственная музыкальному языку, делает ее идеальной моделью исповедального дискурса, не замутненного первоначальными интенциями речи-текста, речи-голоса.
Чрезвычайно важным является и то, что если классический период развития европейской культуры XIX в. включает в качестве своей первоосновы многообразные связи между поэзией и философией (Кант - Гете, Гегель - Гельдерлин, Шеллинг - Шиллер, Кант - Шиллер и др.), то на рубеже XIX и ХХ вв. музыка стремится занять место поэзии, становясь поистине демоническим искусством "с отрицательным знаком" (Т.Манн).
"Музыкантки ушли. Сирень, забытая в яшмовых вазах, склонилась к
лютням и, кажется, все еще слушает"[42]... Этот поэтический образ Леопольда Стаффа передает одну из сокровенных загадок философско-музыкального вопрошания, его таинственную связь с вечным чувством прекрасного.
Но "музыкантки ушли". Каким же образом можем мы восстановить мудрость вечных музыкальных образов? Что можем сделать для того, чтобы невесомо-призрачная гамма музыкальных созвучий кристаллизовалась в драгоценные слитки нашего воображения?
Ведь "музыка, - по определению А.Ф.Лосева, - есть исчезновение категорий ума и всяческих его определений. Распадаются скрепы бытия, и восстанавливается существенная полнота времени. Смеется опредметившийся ум и ласкает свою беспринципность"[43].
Д.Лукач отмечал, что "признание приоритета человеческого содержания... и его своеобразия музыка разделяет со всеми другими искусствами. Однако именно из-за внутренней, духовной сущности этого содержания форма в музыке особенно чувствительна к подлинности или неподлинности ее внутренней субстанции..."[44] Мысль об особой чуткости музыкального творчества очень волновала А.Шопенгауэра, относившего музыку к высшим - интуитивно-созерцательным - компонентам культуры, имеющим непосредственный контакт с "мировой волей". Композитор, - считал он, - раскрывает сокровеннейшее существо мира и высказывает глубочайшую мудрость на языке, которого его разум не понимает: как магнетическая ясновидящая дает разгадки вещей, о которых она наяву не имеет понятия. "Музыка выражает всюду только квинтэссенцию жизни и ее событий... Именно эта исключительно ей свойственная общность, при строжайшей определенности, придает ей то высокое значение, которое она имеет как панацея всех наших страданий..."[45].