Читать «Содержание» онлайн - страница 68

Понимаете? Она, она закрыла дорогу, закрыла дорогу гениальной

музыке и лишила людей [возможности] слушать эту музыку. Ну,

правильно, очень жалко, что она пострадала. Но при чём тут

Локшин.

Понимаете, как вот она, почему она так решила – непонятно. Ну,

я немножко вот отступлю. Когда арестовали моего отца, мать

сказала, что это соседи. Я говорю: «Мам, какие соседи? Они

полуграмотные люди (мы жили тогда на Пресне, они работали на

Трёхгорке), что они могли сказать – ничего». И вот через

несколько лет случайно, получилось случайно так, что я узнала:

когда к нам домой кто-то приходил, вдруг появлялся участковый

милиционер – документы посмотрит, уходит. Раз, два, три…,

один раз пришёл в 11 часов вечера – у нас сидела сестра отца, ну,

которая жила в Москве, и пришёл милиционер и требует у неё

документы. Она говорит: «Когда я иду в гости, я документы не

беру». – «Ну как же так!» И тогда я сказала: «Послушайте, что вы

от нас хотите? Вот вы посмотрите, мы сидим за столом, мы пьём

чай с вареньем, водки у нас нет, громко мы не разговариваем, мы

тихо разговариваем. Что вы хотите, почему вы к нам ходите?» –

И вдруг милиционер (это я в первый раз услышала, что

милиционер так говорит), он говорит: «Извините меня, но дело в

том, что у вас когда что-то происходит – нам сообщают соседи, и

мы обязаны реагировать». И тут я поняла, что мама была права.

Но не могу сказать, кто из них донёс на моего отца. А она

[Прохорова] все как-то очень знает, когда она говорила это в

присутствии многих людей. И вы знаете, хоть я говорила, что я

старалась быть осторожной – однажды у меня был такой случай,

когда прибежала ко мне домой моя подруга по консерватории

(Наташа Давыдова, кстати) вот и сказала: «Инночка, что ты там

сказала?» – Я говорю: «Где сказала?» – «На уроке истории

музыки». – «Да я ничего не говорила». – «Нет, ты что-то сказала,

вспомни». – Я говорю: «Я не помню. А что такое?» – «Я пришла

в деканат, я находилась в деканате, когда туда вошла педагог по

истории музыки – Туманина – и сказала, что ты настроена

антисоветски». Я до сих пор не могу вспомнить, что я могла

сказать, понимаете. Как тогда было, тогда же вообще при жизни

Сталина вот говорить это [было нельзя], и я всегда старалась

быть… я помнила свое место и, значит, я все-таки что-то сказала.

А потом вот случай был с [дочерью] Еленой, когда она прошла на

[международный] конкурс и должна была ехать, и ей в последний

день отказали в визе. Причем до этого она как раз кончила

консерваторию, и я звонила в министерство культуры – я что-то

чувствовала, в воздухе что-то чувствовала. Я говорю: «Вы

скажите, если она не поедет на конкурс, то я её отправлю

отдыхать, потому что она очень устала». – «Нет-нет, пусть

занимается». И вот, в последний день, значит, уже надо уезжать,

мы с чемоданом в министерство едем и ей визу не дали. И она

осталась. Вся группа улетела, она осталась. Через некоторое

время я случайно разговариваю с одной женщиной, которая

работает в министерстве культуры, и она говорит, что в

министерство позвонили и, значит, сказали, что её тётка 12 лет

назад (троюродная тётка, не родная, не двоюродная, а