Читать «Книгоедство» онлайн - страница 151
Александр Етоев
Понятно, и Кюхельбекер, и Грибоедов противники и войны, и рабства, если война, конечно, не освободительная. Ермолов же представляет в романе полюс противоположный. Он умница, брат солдату, острослов, человек, умеющий понять, простить, отвести беду от того же опального Кюхельбекера. Но он же способен, как маршал Жуков, как Наполеон Бонапарт, как любой серьезный военачальник, за победу положить жизнь и свою, и своих солдат, про врагов не стоит и говорить. И взять в заложники детей, и расстрелять в присутствии Кучука Джанхотова, самого богатого от Чечни до Абахезов человека, его сына Джамбота, и мечтать о военном господстве над Персией, Турцией, всем Востоком, включая Индию, а не о какой-то там мелкой Элладе-Греции («Греки торгуют губками»).
Я не знаю, на чьей стороне правда – на стороне империи или на стороне человека по фамилии Кюхельбекер, Грибоедов, я, он, ты, она. Империя ведь тоже состоит из людей – из того же Кюхельбекера, Грибоедова, меня, его, ее, тебя, нас. Это трудный вопрос. Наверное, решить его невозможно.
Л
Роясь в одной из множества пыльных папок, хранящихся на небесах антресолей, я наткнулся на старое интервью с моим любимым писателем-матерщинником Юзом Алешковским. Там он рассказывает про книги детства, перевернувшие его жизнь. Их две: «Три мушкетера» и «Тиль Уленшпигель».
Если в «Трех мушкетерах» было все, что потом писателя «интересовало всю жизнь, – любовь, дружба, предательство, коварство, юмор, вдохновение, пьянь, жрачка и прочие прекрасные и отвратительные дела жизни», то в «Тиле» юного Алешковского потрясло «художественное выражение многих истин трагического бытия и жизни на земле».
Писатель пишет:
Это и сейчас для меня великое сочинение, которое я не могу даже часто перечитывать. Душа моя порою уже не в силах выдержать трагической мощи некоторых литературных сюжетов, хотя к самой жизни относится, как кажется моему рассудку, все с большим доверием и благодарностью. «Тиль» – это истина, ее не каждую минуту можно переносить, переживать. Но история Нелли и Тиля для меня никак не была связана исключительно с темой любви. Тогда я так не мог выразиться, но всей душой ощущал, что речь идет о метафизической близости. «Тиль» и «Три мушкетера» до сих пор занимают особое место в моей душе.
Хорошо, когда то, что ты собирался сказать о книге, уже сказано другим человеком. Тем более таким талантом и умницей, как Юз Алешковский.
Ленин в поэзии – явление удивительное и прекрасное. Не менее прекрасное, чем осенние строфы Пушкина, тютчевские мысли в стихах и эротические вирши Баркова. О Ленине сочиняли все. Но если в живописи любое изображение вождя подвергалось строгой цензуре (пример тому изъятые довоенные книги Зощенко с картинками Николая Радлова, где Ленин изображен убитым), то в письменном (точнее – эпистолярном) виде попробуйте кому запретить высказаться о народном заступнике. Поэтому и сочиняли и стар:
