Читать «Книгоедство» онлайн - страница 146

Там-то, на месте этих кустов, и стоит теперь лучший памятник Петербурга, кроме разве что Медного всадника и памятника Чижику-Пыжику на Фонтанке.

Кузмин М.

Когда летом 1919 года поэта Осипа Мандельштама арестовали в Батуме грузинские меньшевики, то на вопрос, белый он или красный, поэт ответил: «Я не знаю, какого я цвета. Больше всяких цветов теперь меня занимают Тибулл, Катулл и римский декаданс».

«Распад, тление... – все это... decadence, – напишет поэт через два года в своей программной статье „Слово и культура“. – Но декаденты были христианские художники, своего рода последние христианские мученики. Музыка тления была для них музыкой воскресения...».

Ощущение конца эпохи в русской культуре двух последних столетий присутствовало всегда. Горько-сладкий привкус последней, заупокойной чаши, поднимаемой на развалинах прошлого, и вместе с тем осознание себя наследником и хранителем былых ценностей – вот основная тема, определяющая характер творчества многих мастеров слова.

Пушкин: «Где Вакховы пиры при шуме зимних вьюг?».

И вторящий ему Батюшков: «Где дом твой, счастья дом? Он в буре бед исчез, и место поросло крапивой...».

И принимающий эстафету Тютчев: «Кончен пир, умолкли хоры, опорожнены амфоры...».

Этот ряд можно множить долго.

Но лишь в годы между двух революций и особенно после трагедии Октября и последовавших за ней событий ощущение конца эпохи, гибели великой цивилизации (именно в эти годы в России читается и переводится на русский язык знаменитая книга О. Шпенглера «Закат Европы») стало присуще большинству тогдашней интеллигенции. И сравнение послереволюционной России с гибелью великого Рима не случайно приходило на ум.

Вот как описывает Петроград начала 20-х годов историк и краевед Николай Анциферов (цитирую по его книге «Душа Петербурга», Пг., 1922):

Медленно ползут трамваи, готовые остановиться каждую минуту. Исчез привычный грохот от проезжающих телег, извозчиков, автомобилей. Только изредка промчится автомобиль, и промелькнет в нем военная фуражка с красной звездой из пяти лучей (ср. мандельштамовское: «Только злой мотор во мгле промчится и кукушкой прокричит...»). Прохожие идут прямо по мостовой, как в старинных городах Италии... Весною трава покрыла более не защищенные площади и улицы (то же у Мандельштама: «Трава на петербургских улицах – первые побеги девственного леса, который покроет место современных городов»). Воздух стал удивительно чист и прозрачен. Нет над городом обычной мрачной пелены от гари и копоти. Петербург словно омылся...

И далее:

Прекратился рост города. Замерло строительство. Во всем Петербурге воздвигается только одно новое строение. Гранитный материал для него взят из разрушенной ограды Зимнего дворца. Так некогда «нарождающийся мир христианства брал для своих базилик колонны и саркофаги храмов древнего мира».